Мария Свешникова - Небо № 7

О том, как это случилось, я расскажу чуть позже.

За Сашкиными рассказами о случившемся минуло несколько недель. Они тянулись со скоростью улиток или устриц. Кто из этих живых двигается медленнее, я никак не могу запомнить. С матерью отношения стали сухими, но стабильными. Я все также продолжала поиски работы, пока, наконец, не сдалась и не начала помогать маме с графиком и распорядком, иногда отшучиваясь, что крепостное крестьянство отменили еще в 1861 г.

Утро начиналось с привычных фраз: «Я не просила тебя себя рожать», «Знала бы, что такое получится, ни за что не стала бы».

Эмиль по утрам улыбался мне шире и лучезарнее, чем маме. По вечерам менял приоритеты.

Я все еще жила свой очередной год без любви. Иногда подумывала стать лесбиянкой или катилась к фригидности.

Мои чувства изжили себя, когда не прошел перевод и я не успела прилететь на похороны собственного отца.

Ему было всего шестьдесят лет.

Когда они с мамой познакомились, у него уже было трое или четверо детей, а она была его ассистенткой, носила кофе и слушалась во всем. Тогда театральные режиссеры были в почете, позднее в бедности, по большей части. Мой отец покинул театральный помост и занялся ужасной вещью — торговлей. Он всегда говорил, что данный вид деятельности до добра его не доведет. И не довел.

Магазины театральных костюмов приносили деньги. И больше ничего.

Я жила все тот же день без любви.

Сегодня любовнику моей матери исполняется тридцать лет, насчет того, что Эмиль старше меня всего на семь лет, я погорячилась в аэропорту, но он все так же с легкостью мог быть моим старшим братом. Он даже моложе Макса.

Макс втихаря признался, что и имя, и отчество, и даже фамилия начинаются с буквы «м», и я с чистой совестью обозвала его МММ`ом, [6] МММ — Мужчина Моей Мечты. без оглядки на Мавроди.

Мысли о нем посещали меня со спонтанной регулярностью, кажется, я в действительности подписалась на спам-рассылку мыслей о человеке, которого я никогда не встречу, как в саундтреке к «Юноне и Авось».

Эмиль отмечал свое приближение к старости в небольшом трехэтажном ресторане на Сретенке. Один из залов был полностью закрыт под банкет.

Съехались красивые, но взрослые люди. Друзья, большей частью моей матери. На красивых и недетских машинах. С большими силиконовыми губами, тюнингованными лицами и задницами со штампом «липосакция произведена успешно», в зале ощущался мерзкий аромат «Летуаля» и «Арбат Престижа».

Несмотря на то что скоро мне стукнет двадцать один год, мне запрещалось употреблять алкоголь крепче вина на подобного рода мероприятиях и тем более курить.

Так я и бегала на этаж ниже. Садилась за барную стойку, пила лонг-айлэнд айс-ти, курила мамины сигареты и смотрела на счастливых людей.

Все люди, находящиеся за пределом моего круга общения, казались мне предельно счастливыми.

Я расплатилась с барменом.

Как вдруг увидела Макса. Он сидел за низким столиком в Каминном зале, уютно расположившись на глубоком белом диване. Счастливый человек.

У меня начался внезапный приступ тахикардии — я верю, что даже влюбленность и очарование могут нести неизлечимые болезни, которыми приходится болеть хотя бы в течение часа.

Мне казалось, что сердце уже разбилось о ребра и сейчас просочится сквозь поры и вытечет на пол, испачкав платье.

Рядом с Максом сидела хрупкая девушка чуть старше меня. Ей было около двадцати пяти. Она была простой внешности, не могу сказать, что красивая — скорее ухоженная. Тонкие губы, узкое лицо, аккуратный, чуть задранный кверху нос. И полное отсутствие груди. Она сидела в белом сарафане и периодически сливалась с диваном, мне приходилось заново фокусировать взгляд, чтобы ее заметить.

Какие у нее тонкие руки!

Еще более худощавые ноги.

Хотелось ледяного шампанского. Героини мамы всегда его пьют. На радостях. Я лично подумала, что бегать по ресторану в поисках корвалола достаточно глупо и можно просто загнаться алкоголем.

— Можно мне бокал самого дорогого шампанского, — попросила я шепотом у официанта.

— Девушка, самое дорогое шампанское у нас продается только в виде бутылки.

Мне стало обидно. Вот так оно всегда — соберешься пустить пыль в глаза. А реквизиторы всегда забудут про эту самую пыль, на бутылку у меня нет денег, можно было бы, конечно, прописать эту бутылку в счет банкета, но это так муторно.

Остается довольствоваться грязью, вроде «Кир-Рояля».

Я сделала пару глотков, достала из сумки кошелек. Двадцати рублей двумя бумажками не было. Надо нанимать реквизитора. Я взяла самую ровную и самую гладкую сторублевую купюру.