Алексей Беляков - Пепел и песок

— Какие придурки?

— Которые называют себя «Союзом Б». Вообще ребята слишком заигрались, вышли за рамки сценария, но это уже не ваша проблема.

— Кто они такие?

— Марк, намного интереснее говорить о творческих вопросах.

— Скажите, если я соглашусь, — я смогу поставить в титрах свое настоящее имя?

— Марк, вы скажете тоже! Кто пойдет на фильм по сценарию Александра Романова?

— Но там будет самый лучший режиссер. Этого недостаточно?

— А чем вам не нравится Марк Энде?

— Считайте, что он умер. Умер. Давайте вместе сочиним некролог.

— Надо жить, Марк! Надо жить. Чемодан помочь донести до номера?

Оборву.

Вспомню приятное, пока не качнулся мой колокол и не наступило забытье.

Ами вынимает из самого маленького ящика вселенского шкафа шкатулку черного лака.

— Ее мне подарил Сталин после нашей первой ночи. Вы скажете — очень скромный подарок! Но больше у него на Ближней даче не нашлось ничего подходящего случаю. Не трубку же мне дарить.

— Какой первой ночи?

— Как славно. Вы действительно не понимаете?

Я глажу рукой бахрому лиловой скатерти. Чувствую заскорузлые следы былых пиров. Ами ставит шкатулку на стол. Теперь я вижу на крышке перламутровый конус Московского университета. (В хорошем сценарии, Бенки, даже в мелочах, в интерьере и пуговицах не бывает случайности!)

— Это сделали китайские товарищи в честь 800-летия Москвы, — говорит Ами и гладит шкатулку, от чего на ладони остается пыльца. — Сам Университет тогда только заложили, но… Подождите, вы действительно не догадываетесь, о чем я?

— Наверно, догадываюсь.

— Что я слышу? Произнесите «догадываюсь» по-человечески, без этого вашего южнорусского «Г»! Чему я вас учу?

— Догадываюсь.

— Примерно так. Не то, чтобы уже звучит совсем по-московски, но где-то в области. Сегодня дам вам одну скороговорку на дом, чтобы в следующий раз звенела! Каганович в Гаграх гамак и кагор купил. Давайте выскажусь ясно: Сталин был моим любовником. Я была его последней женщиной, он был моим первым мужчиной. Об этом я должна успеть написать в своей книге. А теперь откроем шкатулку.

Из-под стопки писем Ами достает темный ключ, отупевший от долгого безделья.

— Вот он, мой дорогой! — Ами целует овальную головку ключа. — Я обещала вам сделать это весной. Слава богу, весна наступила, я пока жива и даже пью водку. Но пока трезвые — мы сделаем это. Принесите с кухни спички.

Ами идет вверх по узкой лестнице, дыхание ее в темноте уже становится предсмертным. Я следую за ней, касаюсь руками печальных влажных стен. Это гробница-перевертыш, в которой надо не спускаться, а подниматься. Ами зажигает спичку, оборачивается, пламя отражается в трех рубинах ее броши.

— Так вам, юноша, не очень страшно? Слушайте, я опять забыла — какой вы придумали себе псевдоним!

— Марк Энде.

— Марк Энде, да! Как славно. Мне очень нравится. Под вами сейчас будет Москва. Поднимайтесь дальше сами, это уже шпиль моей высотки. Вот тут лестница. Скобы. Карабкайтесь!

— Может быть, дальше не надо? Из ваших окон мне хорошо видно Москву.

— Карабкайтесь, я сказала! Я ведь не заставляю вас прыгать оттуда.

— Ами, я хотел спросить…

— Спрашивайте, но быстрее, я уже устала.

— Ваша брошь — это какой-то символ?

— Да. Символ начала, что непонятного? Не отвлекайтесь, лезьте наверх!

— Лестница ржавая, наверное, совсем.

— Карабкайтесь, Марк Энде! Отступать некуда. Впереди Москва!

Бесит, бесит, старуха. Лестница, которую я почти не вижу, отлита из болотной брони. Я долго держусь за перекладину, пытаюсь ее согреть. Наконец появляется сюжет. Смотритель Главного шпиля живет тут в каморке. Он никогда не спускается вниз. Ему запрещено. Он почти арестант. Еду ему приносит пьяный дворник, иногда забывает, и тогда Смотритель питается облаками. И что? Это не сюжет, это герой и антураж. Что хочет Смотритель? Коснуться земли? Пожевать пятилистник сирени? Встретить забытого сына? Убить Иванова? Допустим. Кто такой Иванов? Это тот, кто заставил Смотрителя покинуть старую квартиру и навсегда оказаться прикованным к шпилю. Как заставил? Почему Смотритель подписал тот смертельный контракт? Подлецу Иванову дам другую фамилию — Бурново. Хороша моя месть.

Нога. Ноет. Левая, со стороны сердца. Как всегда, в мгновения помутнения рассудка, которое зовется вдохновением.

— Марк Энде! Вы карабкаетесь? — голос Ами пугает мутным звуком. — Быстрее!

И я протягиваю липкую лапку к следующей перекладине. Нога в остывшем ботинке поднимается вслед. Скоро жучок таганрогский взберется по консервной банке, и его снесет ветром — в сторону Азовского моря. Где склюет на лету чайка-бандитка.