Алексей Беляков - Пепел и песок

— Куда ты ушел? Все тебя ищут!

— Устал.

— Мне приходится вместо тебя интервью давать! Пойдем быстрей!

— Нет, все, я не могу. Еще и колокол начал раскачиваться…

— Какой колокол? Пойдем. Там так весело, мне двое уже предложение сделали.

— Срочно соглашайся. Но выбирай того, кто повыше ростом.

— Пойдем, я тебе говорю. Что за человек?

Румина ногтями сцепляет манжет моей рубашки, уже декорированный двумя желтыми пятнами, и тянет, как утка-хищница. Вырываю руку из клюва:

— Я не пойду.

— Дурачок… Хочешь я сделаю прямо сейчас то, о чем ты всю жизнь мечтал? А потом мы пойдем веселиться до утра.

Румина опускается на колени, подол ее белого платья распускается на полу. Я толкаю Румину в плечо.

— Уйди.

— Нет, я сделаю это! — Румина хохочет, икает, доносится эхо шампанского. — Я сегодня переполнена чувствами!

Я отступаю назад, и Румина, протянувшая руки к моим бедрам, теряет цель и падает локтями на шершавый палас. В положении кентаврихи она остается, глядит на меня снизу вверх:

— Испортил мне настроение. Ладно, отдохну так немного и пойду, отдамся первому встречному режиссеру. Слушай, а почему ты с Хташей развелся?

Крупно: унылое лицо гипсового Геродота. Он смотрит на Хташу и на меня. Сквозь закрытые кухонные двери доносится плач младенца и утешительное завывание Розы.

ХТАША

Что тебе еще надо?

Я Покоя.

ХТАША У тебя полный покой, ты делаешь все, что хочешь. Обещал папе поступить в аспирантуру, вместо этого пишешь сценарий, и никто тебе слова не говорит, только все помогают.

Я Слишком много помощников.

ХТАША Я плохая жена?

Я Не знаю. Мне не с чем сравнивать. Но этот постоянный крик…

ХТАША Это твоя дочь.

Я Да, я помню. Но мне надо закончить сценарий.

ХТАША Нам всем уехать?

Я Наверное, надо уехать мне.

ХТАША (Смеясь, словно кашляя) Куда?

Я На другую квартиру.

ХТАША Какую? У тебя ничего нет в этом городе. Ты голодранец!

Я Мне дадут аванс за Бенкендорфа, сниму что-нибудь.

ХТАША Весь твой аванс уйдет на один месяц оплаты. Ты знаешь цены в Москве? На что ты будешь жить? Ты у нас катаешься как сыр в масле.

Я (гляда в слепые глаза Геродота) Я заберу лишь Лягарпа, Брунгильду и Бенки. Больше мне ничего не надо.

ХТАША Как красиво! Благородный художник. А вещи? Все барахло, что я тебе покупала, — оставишь?

Я Оставлю.

ХТАША Ты не выживешь в Москве, ты сдохнешь! Твои сценарии никому не нужны. Какие-то прохиндеи пообещали тебе пять рублей, и ты счастлив, стучишь по ночам на своей железяке. Мы это терпим: ах, у нас тут творец, демиург.

Я Хташа, прекрати этот гур-гур.

Темные круги под глазами Хташи разбухают, завариваются отравленным чаем. Она нависает надо мной, скрежещет драконьими зубами.

ХТАША Гур-гур? Выучил новое выражение? Причастился к высокому? Два раза выпил водки с самим Йоргеном? А рассказать тебе, как ты оказался в МГУ? Рассказать?

Я (растерянно) Я знаю, как. Ты о чем?

ХТАША Папа слишком интеллигентен, поэтому никогда не позволял себе об этом вспоминать. И я молчала, чтобы ты не комплексовал. А теперь я могу рассказать. Твоя бабушка дала огромную взятку декану. И все экзамены для тебя прошли очень легко.

С кухни доносится яростный крик дочери.

Я (чуть качнувшись от этого крика) Что ты мелешь? У бабушки только пенсия.

ХТАША Хо-хо. Твоя бабушка не так проста. Что ты знаешь о ней? Тебя никогда не интересовало ничего, кроме твоих закорючек. Сю-же-тов! Все иное ты удаляешь из организма.

Я Мне надо позвонить.

Моя квартира в Таганроге. Забытый, забытый ИНТ. Но пусть возникнет, мелькнет на прощанье. На кухонном столе дребезжит телефон, все тот же, чья серая трубка хранит останки блинного теста от рук бабушки.

Трубку снимает мужская рука. Мы не видим лица и держим интригу.

— Слушаю, да! — голос далекий, но знакомый, как звон стакана в плацкарте. — Слушаю! Кто это? Санька, ты? А это я, Карамзин, папка друга твоего. Санька, как хорошо, что ты позвонил. У тебя прям сердце-вещун.

Теперь, оператор, покажи нам крупно лицо абонента. Он по-родному нетрезв, озирается, щурится:

— Санька, давай приезжай.

— Куда?

— Сюда. Насчет билетов я договорюсь. Короче, померла бабулька твоя… Письмо оставила. Неужели нет водки в квартире?

Я вздрагиваю в номере «Перла», поднимаю голову с плахи: спал на столе, подстелив бланки гостиницы, изможденные моими ночными иероглифами.

За желтыми шторами слышится похмельный шум волн. В коридоре гнусаво поет самый крепкий актер фестиваля, Фишка, бьется об двери, возвращается в номер, чтобы дожить до следующего заката.