Макар Троичанин - Вот мы и встретились

- Работать, - убеждённо ответил лектор, - работать неустанно и хорошо, не оглядываясь по сторонам и не поддаваясь иждивенческим депрессиям, - повторил советы Ивана Всеволодовича. – Помогать властям развлекать угрюмый народ, просветлять затемнённый бытом разум, но не забывать, что искусство всегда должно быть вне политики, иначе оно превращается в ремесло. – Он снова заходил по ковру, постукивая донышком чашки по ладони. – Можно и нужно, конечно, для популярности покусывать власть, но умеренно, не увлекаясь, иначе прихлопнут, оставят без штанов.

Мария Сергеевна, оглядев богатую обстановку комнаты двухэтажной квартиры, подумала, что Копелевичам не грозит потеря единственных штанов и в крайнем случае всегда есть запасной выход – в Израиль. А что у неё? Актёрство и родители. Пока. А потом? А потом – одиночество и забвение. Немало она знает знаменитостей, безнадёжно усыхающих в захудалых малогабаритных квартирных гробницах и лишь изредка стряхивающих моль на редких юбилеях по случаю поминовения безвременно усопших и таких же, как они. Мужики ещё как-то устраиваются, некоторые, типа Михалкова и Табакова, даже неплохо, но для них актёрство давно уже стало хобби и фиговым листком, прикрывающим коммерческую деятельность. Зря она, наверное, не вняла увещеваниям матери и не отдалась семье. И тогда бы: готовка – подумаешь, пересолила, недоварила! Стирка – и где ты всегда ухайдакиваешься как поросёнок! Уборка – и откуда столько пыли! Магазины – опять две сумки, и куда всё девается! Дети – поднять, умыть, одеть, накормить, отнести-отвести, встретить, почитать, поиграть, и когда же о себе подумать! И хотя бы кто-нибудь помог, всё сама! Школа – уследи, чтобы сделал уроки, чтобы не заснул за компьютером, не связался с дурной компанией, и вот уже появилась девочка! До чего же осточертела попсовая музыка! Не дай бог закурит! Вот уже и ЕГЭ и институт, не дай бог театральный! Так и есть, полез во ВГИК. Господи, ну зачем в семье ещё один дурень! Нет, такого она не выдержит. Лучше быть самой для себя.

И всё-таки она его уговорила, и они поставили «Дядю Ваню», поставили и прослезились. На премьеру, правда, набрался почти полный зал, но многие лица были озадаченно-разочарованными, зрители не понимали, как герои собираются добиться успеха, всё ждали смешных сцен и, не дождавшись, вежливо и вразнобой похлопали, радуясь окончанию тягомотины и спеша в бодрящий ритм современной жизни. На вторую постановку собралось едва ли ползала, да и то это были люди солидного возраста, знакомые с Чеховым и считающие неприличным для интеллигента не видеть его пьес. Мария Сергеевна расстроилась почти до слёз, она-то хотела остаться в памяти театралов лучшей исполнительницей чеховских героинь, но, оказывается, современный зритель, уже приученный не заострять внимание и память на психологических нюансах произведений, вполне удовлетворён внешними эффектами, особенно если они сдобрены смешными репликами и сценами, пусть даже и не очень приличного содержания. Обиднее всего было то, что спектакль удался по общему мнению и Копелевича, и артистов, и критиков, а вот у зрителей, хоть убей, не пошёл. После такого неожиданного провала ей вообще расхотелось быть в театре, хотя, хорохорясь, и считала всегда, что играет для себя, а не для зрителей, но, оказывается, без них тоже плохо.

После провала Артур Леонидович поехал на такси на важную встречу с нужным чином из Управления культуры города, а Мария Сергеевна отпросилась на вечер с возможной задержкой на ночь к родителям. Он не возражал, и она была рада, что избежит пьяных приставаний и вообще близости, которая стала для неё неприятной. «Вольво» загнала в гараж и сразу же подалась на метро. В свой подъезд почти вбежала, торопясь, открыла почтовый ящик, вытряхнула содержимое, но письма не оказалось. Пошарила, просунув ладонь в щель, - ничего! Сокрушённо вздохнув, пнула мусор по направлению к мусорному ящику, подумала-подумала и, не поднимаясь в квартиру, пошла к «Опелю». Тот обрадованно завёлся с первой же попытки, и они привычно рванули за МКАД, радуясь, что в поздний тёмный час движение было свободным и можно прокатиться с ветерком.

Когда приехала и выбралась из перегревшейся машины, показалось, что и на воздухе тепло и сыро. Пахло прелыми листьями и свежей травой. «Бог ты мой!» - вспомнила. – «А ведь уже весна!» Расстегнув курточку, с улыбкой вошла в кухню. У мойки что-то мыла мать, она повернула к ней седую голову с выбившейся из-под деревенского платочка прядью поредевших волос, а за столом что-то рисовал разноцветными фломастерами беленький малыш с русыми кудряшками и ясными голубыми глазами как у всех Гончаровых. Несколько мгновений он внимательно смотрел на вошедшую, а потом отшвырнул красный фломастер на стол и с криком: