Виктор Шурлыгин - ПРЕОДОЛЕНИЕ

– Согласен! – Леша шагнул к стальной двери.

Испытание продолжалось считанные минуты, но время будто сжалось, стало тягучим; ребята неотрывно глядели через иллюминаторы на бледного Лешу, застывшего в кресле, точно старались помочь товарищу силой взглядов, косились на белый халат у пульта. Но девушка молча колдовала над циферблатами приборов, лишь изредка устремляя холодный взор к смотровому окошку.

– Мне показалось, – смущенно сказала она, когда Леша, трепетно ожидая своей участи, вышел из барокамеры.

– Можно мне… зайти к вам месяца через два-три, – счастливчик так светился, что все улыбнулись.

– Но…

– Понимаете…

Не желая знать никаких «но», отважный лейтенант шел в лобовую атаку; Саня и Дима, вежливо откланявшись, вышли в коридор. Леша появился минут через двадцать, бережно прижимая к груди какой-то листок, видимо с адресом, и весь день, пока оформляли документы, был торжественно молчалив, возвышенно задумчив, беспричинная улыбка то и дело вспыхивала на его лице. Леша, увы, был влюблен, влюблен по уши, влюблен с первого взгляда, сидел теперь в мягком кресле, распираемый благодарностью ко всему человечеству, мечтал о белокурой девушке и о звездах.

Потом они вернулись в комнату, и все трое долго, с удовольствием пили необыкновенно вкусный, ароматный чай с клубничным вареньем. Окружающий мир постепенно изменялся – угасающий прожектор превратился в обыкновенный торшер, таблица Шульца – в абстрактную картину, изображающую вечность, цветы стали цветами, облака за окном – облаками, и все на свете обрело свои реальные черты и краски.

– Пора, – взглянув на часы, поднялся Саня. – Время.

Они молча стиснули друг друга в горячих объятиях и долго стояли так посреди комнаты – Саня и Леша уезжали, возвращались в ту жизнь, из которой пришли, их ждали небо, самолеты, старые товарищи. Но теперь, после того что испытали, – каждый знал это твердо – они будут иначе смотреть на небо, на товарищей, на самолеты. Время и пройденная дорога сделали их другими.

– До встречи в Звездном, ребята! – сказал Дима.

– До встречи.

Они ушли, не оглядываясь, и Дима, прижавшись лицом к холодному оконному стеклу, смотрел им вслед. Саня и Леша шли рядом, чувствуя плечо друг друга, в морозной тишине звенели шаги – с каждым новым шагом настоящее становилось прошлым, будущее настоящим, и это извечное движение создавало удивительную симфонию короткой, неповторимой человеческой жизни.

Теперь, спустя два года, здесь, в пустыне, восстанавливая подробности испытаний в госпитале, он думал, что те часы, недели, месяцы, которые пережиты вместе с Лешей и Димой, короткие нервные стычки; примирения, душевные взлеты, падения, порывы – это все их багаж, их богатство, самое дорогое сокровище, плод двух лет работы. Такое наскоро не создашь, не слепишь; старые, надежные друзья, как могучие деревья, в тени которых он, Саня Сергеев, обрел покой и пристанище. «Ничего, – подумал он, успокаивая себя, – ничего, все обойдется, я напрасно усложняю, может, все значительно проще и Лешин срыв случайность, чистая случайность, он молодец, держится, мы прошли все муки ада, пройдем и через пустыню, только бы скорее наступил вечер». И, не в силах больше лежать на левом боку, повернулся на спину, совершенно не чувствуя онемевшего тела.

– Не спишь? – Лешин голос звучал будто издалека.

– Думаю.

– Воды… немного.

– Фляга у меня, – Дима открыл глаза, неловко, с трудом поднялся на четвереньки, протянул флягу. – Ты пей побольше. Пей, Леша.

В Санином мозгу, подобно яркому пламени, вспыхнули слова инструктора: девятнадцать часов… Всего девятнадцать часов можно прожить в пустыне без воды. С трудом подняв непослушную руку, он поднес к глазам циферблат точного хронометра – больше половины этого срока у них с Димой не было во рту ни капли.

– Через семьдесят две минуты восемнадцать секунд зайдет солнце,- сказал он.

Вода отрезвила.

Алексей почувствовал прилив сил, внезапное озарение – точно все пережитое, передуманное неотступно терзавшее его последние месяцы, разом переплавилось в некую материальную форму, перед ним – осязаемо, во всей полноте – открылась истина. Он знал теперь наверняка: то, ради чего они мучаются тут, в пустыне, стоит их мук. Их жертвы имеют очевидный смысл. Прежнее убеждение, засевшее в нем с первых дней работы в Центре, будто космонавтов сверх всякой человеческой меры перегружают информацией, тренировками, дают много лишнего, значительно больше, чем нужно для обычной работы в космосе, это мнение, заставлявшее скептически смотреть на бесконечные занятия, испытания, тесты и внутренне сопротивляться непомерно жестким, на его взгляд, условиям труда и режима, развеялось, как дым от перегоревшего костра.