Николай Веревочкин - Белая дыра

«Эх, сила мысли, — усмехнулся голос и передразнил, — без колес… Выбирай дорогу-то».

Жук вздохнул и, едва слышно зажужжав, приподнялся над землей. Охломоныч выглянул наружу — хоть бы одна травинка под днищем шелохнулась.

— Так он и летать умеет, — одобрил Охломоныч, — однако на чем над землей держится?

«Какая разница, — ответил с легким раздражением голос. — Считай, что на силе твоей мысли».

Ишь ты, язва какая!

— Вот по этой колдобине и поедем, — дал направление Охломоныч, сделав вид, что не заметил подковырки.

«Шести метров хватит?»

— Чего шести?

«Ширина».

— Пойдет.

«А цвет?».

— Чего цвет?

«Дороги, чего же еще».

— Уж и не знаю, — растерялся Охломоныч. — А какие вообще-то цвета бывают?

«Да любой, — вздохнул голос. — Можно вообще под радугу сделать. Можно мозаикой. Можно под картины раскрасить. Мне, например, Сандро Ботичелли нравится. «Три грации». Можно под полотна импрессионистов. Тебе, Охломоныч, импрессионисты нравятся?»

— Да так как-то, — уклончиво ответил Охломоныч, — мне больше сало с чесноком нравится. Да еще Сальвадор Дали с Босхом. Вот только поймет ли народ?

«Согласен, — поддержал его голос. — Для Новостаровки лучше что-нибудь из Третьяковской галереи. Пойдут ребятишки в лес за ягодой, а по пути и к искусству за одно приобщатся».

— А вы что присоветуете, — перешел на «вы» из уважения к обширным познаниям голоса Охломоныч.

«Хм! — задумался тот. — Выбор большой. Можно — под гранит, можно — под мрамор. Песчаный неплохо. Брусчатка…»

— А можно — вроде бы земляника, земляника, земляника. Зима наступит, а на дороге — все лето.

«Пожалуйста!»

Жук зашипел и распустил хвост на ширину будущей земляничной дороги.

— А где же асфальт?

«Кому нужен ваш вонючий, смердящий асфальт, когда вокруг столько экологически чистого сырья!»

Гладко, как утюг по свежевыстиранным простыням, со скоростью бегущего человека жук заскользил по искореженной гусеницами тракторов земле, оставляя после себя идеально ровную, как фотообои, полосу, расписанную под поляну созревшей земляники. Раскрыв рот, Охломоныч смотрел, как в нужном месте появлялись трубы для водостока, а где надо — насыпь, выравнивающая полотно дороги.

Над нарисованной земляникой порхали живые бабочки и прыгали кузнечики. И потому, как вреда это им не приносило, Охломоныч сделал вывод, что масса быстро схватывается и моментально остывает.

— Это что же прямо из земли? — поинтересовался он.

«Из того, что в земле», — уточнил голос.

Но не такой Охломоныч был человек, чтобы верить своим глазам, а тем более — заносчивому внутреннему голосу.

Соскочив на ходу, он пошел, а потом и побежал следом за машиной без колес, изо всех сил топая по дороге тяжелыми ботинками монтажника, пробуя на твердость приятно шершавую поверхность, на которой невозможно было подскользнуться или покатиться юзом. Топал, топал Охломоныч и незаметно для себя перешел в пляс. Это был танец, который инстинктивно отплясывают подвыпившие русские мужики, никогда не обучавшиеся хореографии. Странный танец самовыражающейся души, заложенный, видимо, в генах. Тем более странный, что Охломоныч вовсе и не был пьян.

Давно ему не было так весело без водки.

Пожалуй, лет двадцать. С перестройки.

«Будем ногами сучить или будем дорогу строить?» — спросил внутренний голос, и жук тотчас же замедлил движение. В голосе не было особого ехидства, а было лишь легкое неудовольствие да, пожалуй, грусть. Голос недоумевал, как можно ликовать по такому пустячному поводу, и немного жалел Охломоныча.

Уставший радоваться Охломоныч устыдился и, тяжело дыша, взобрался внутрь жука. Умная эта машина была так чудно устроена, что такие фокусы можно было проделывать на ходу, не опасаясь попасть под колеса. По той простой причине, что колес у нее не было.

Охломоныч вертел головой, смотрел то на безобразную колею впереди, то на широкую, ровную, усыпанную ягодой полосу позади, и в поэтическом вдохновении матерился от избытка чувств. Когда же над оврагом полотно дороги вспучилось изящным мостком, по бокам которого выщелкнулись столбики ограждения в виде белых грибов, он, исчерпав весь запас сильных выражений, вдруг замолчал на полумате.

Но то, что случилось у речки Бурли, едва ли не сделало его немым на всю жизнь.

Не притормозив у обрыва и даже не сбавив ход, жук, словно по невидимой паутине, протянутой с берега на берег, поплыл по пустоте, над зарослями краснотала, камышитовыми островами. Охломоныч вжался в кресло и закрыл глаза, ожидая неминуемого падения с десятиметровой высоты. Живот его свела сладкая судорога, как это случалось в детстве, на качелях.