Николай Веревочкин - Белая дыра

— А что же, эти бревна и пилить, и строгать можно?

— Конечно. Почему бы и нет. Но проще сразу сделать нужной конфигурации.

— Что же — можно и с пазами? А, скажем, половую доску?

— Да что угодно. Хоть печь с трубой.

— Печь из дерева? — не поверил Охломоныч.

— Конечно. Дерево-то не горит. Понимаю, непривычно. Можно за образец взять кирпич. Вообще-то из твоей спички можно было бы сразу сделать дом без всяких промежуточных операций.

— Это как?

— Просто. Берем исходный материал и выбираем проект дома по душе.

— Из чего выбираем?

— Вариантов много. Сказать точнее — три миллиона восемьсот пятьдесят тысяч триста сорок пять.

— И как это все делается?

— Появляется маленький домик и начинает быстро-быстро расти. Раза два моргнешь, а он уже достиг нужных размеров.

— Каких размеров?

— Нужных.

— А, скажем, батареи отопления, трубы…

— Все, что предусмотрено в проекте. Только, я советую, выбирать модели с встроенными системами отопления, чтобы не портили эстетики жилища. Все спрятать в стены. Есть модели, в которых предусмотрено все для автономного проживания.

— Вплоть до лампочки?

— До источников света, — поправил седой. — Все можно предусмотреть, вплоть до нижнего белья.

— То есть все-все? — загорелся Охломоныч.

— Ну, разве что, кроме жены, — заскромничал седой, — хотя… Впрочем, это уже другой разговор. Из твоей спички останется еще масса материала на благоустройство прилегающей к дому территории: ограда, брусчатка, сауна, гараж, мастерская…

— Сеновал, погреб?

— Все что угодно. Бомбоубежище, конура для собаки…

— И во сколько этот дом обойдется по цене? Сколько будет стоить?

— Сколько? — задумался круглоголовый. — А сколько стоит одна спичка?

Охломоныч встрепенулся и, оглянувшись по сторонам, спросил шепотом:

— Так что же — можно сделать любой материал?

— Любой.

— И такой, что легче воздуха и прочнее брони?

— Конечно. Главное найти нужный исходный материал. При желании можно комбинировать. Скажем, сосна, пронизанная золотой решеткой. Долговечный материал.

Пришло время поговорить о самом заветном — о ржавеющей на огороде универсальной машине. Загоревшийся Охломоныч принялся, энергично помогая себе руками, объяснять принцип ее действия. И только было собрался попросить у одуванчикоголового помощи в создании ВЕЗДЕЛЕТОПЛАВОНЫРОНОРОХОДА, как осекся на полуслове.

Маленький кузнечик прыгнул с кучи бревен, но вместо того, чтобы приземлиться на плече у нездешнего, он пронзил его и вылетел из подмышки, растерявшийся не меньше Охломоныча. Потеряв ориентацию, он приземлился не на лапки, а спиной вниз, на крылышки.

Что-то в этом человеке с первого взгляда настораживало Тритона Охломоныча. И лицом, и одеждой выглядел по-нашему, и говорил на русском языке, а все же чувствовался в нем иностранец. И спина какая-то не наша, и не выматерился ни разу. Речь до того ровная, гладкая, будто по книжке читал.

Между тем жук, из тех неповоротливых созданий, что летают исключительно по неотвратимой траектории пули, к ужасу Охломоныча, прострелил голову незнакомца — ударил в левое, а вылетел из правого уха. При этом белобородый даже не поморщился. Жук же щелкнул рикошетом по березе и отскочил куда-то в сумрак бора.

— Ну вот и дождь кончился, — печально сказал человек и поднялся. — Пора мне.

И, как встал он против солнца, обнаружилась бесплотность — просветился весь, как под рентгеном. Ни косточки! Лишь красное пятно вишни висит в пустоте.

Как бы весь из одного тумана и, кроме одежды да вишни, никакой телесности.

Нельзя сказать, что Тритон Охломоныч СИЛЬНО испугался. Не было такого события после распада СССР и развала родной МТМ, которое могло бы его по-настоящему испугать. Однако же удивился.

Подумал: с голоду, должно быть, померещилось.

И пальцем в чужого человека, эдак, ткнул. Одежда под пальцем мягко вдавилась внутрь, как в шарик, надутый теплым дымом.

Посмотрел чужой человек умными бесплотными глазами на палец Тритона Охломоныча и говорит печально:

— Да, уважаемый Тритон Охломоныч, одна душа во мне и осталась. Дождь кончается, и выбор у меня невелик — либо навсегда раствориться в земной природе, либо стать частью земного существа до тех пор, пока цикл не завершится. Дело идет не на часы, а на минуты. Вовремя я тебя отыскал. Позволь мне частично вселиться в тебя.

— Это как? — не понял Охломоныч.

— Да ты не сомневайся, — уговаривал его становящийся все более прозрачным чужак, — в твоем теле вполне уместятся две души. К тому же душа у тебя добрая, уживчивая. Думаю, что у нас с тобой проблем не будет. Жить будем душа в душу. Уж поверь мне. За последнее время я этих человеческих душ миллионы пересмотрел. Кроме как к тебе на подселение, и податься некуда. Неужели допустишь, Тритон Охломоныч, чтобы на твоих глазах живая душа погибла?