Николай Веревочкин - Белая дыра

— Ах, ты кольцо искал! — отчего-то обиделся мрачный незнакомец и вдруг тяжелым, как утюг, кулаком припечатал Проклу в лоб.

Кольцо, сверкая на солнце, по крутой траектории улетело в колодец. Но как оно булькнуло, Прокл не услышал. Мрак покрыл его очи.

Когда сознание прояснилось, Прокл обнаружил себя медленно бредущим по незнакомому лесу следом за крысобакой. Ноги его были широко расставлены, а руки вытянуты вперед. Сначала он подумал, что это сон: настолько смутно вырисовывались из окружающего тумана зеленые и белые стволы. Однако, по мере того как глазам возвращалась способность фокусироваться на предметах, Прокл обнаружил в фантастических деревьях осину, березу и боярышник. К нему вернулось обоняние. Сладкий запах дремучей лесной прели ударил в слабую голову, как стакан спирта. Он услышал треск сучьев и шелест листьев под ногами. И эти звуки едва не оглушили его.

— Пошла! — сказал он крысобаке и сел на поваленный ствол осины, не в силах перешагнуть его.

Планета тихо покачивалась.

Крысобака уселась напротив. Ее маленькие красные глазки смотрели с такой преданностью, что Проклу стало неловко.

— Пошла, пошла, — сказал он менее враждебно.

Уловив изменения в интонации, крысобака задрожала от любви. Она вертела хвостом, перебирала лапами и издала страстное верещание. Не в силах справиться с чувствами, она подпрыгнула и лизнула Прокла в нос. Ничего более омерзительного за всю свою жизнь он не испытывал. Отброшенное ударом ноги безобразное существо улетело в кусты шиповника. Визг был похож на плач обиженного ребенка. От жалости к любвеобильному уродцу и стыда за себя Прокл выругался. Он сбросил с плеч рюкзак, но не обнаружив в нем ничего съестного, сказал сердито:

— Пошла, пошла домой.

Не в силах смотреть на обиженное им животное, Прокл поднялся и побрел прочь, даже не пытаясь определить стороны света. Какая разница, где здесь юг, где север, если не знаешь, что тебя ждет на юге или севере. Сзади шуршала прелой листвой крысобака, но Прокл не оборачивался и не прогонял это существо из сна. Нежно потирая шишку на лбу, он размышлял о странном способе местных женихов знакомиться с пришлыми людьми. Конечно, красивая женщина сама по себе — достаточный повод для ревности, но зачем же так горячиться? В конце концов, колодец — это не бельевой шкаф. Прокл пытался вспомнить, что случилось после того, как он был повержен наземь, но память отказывала ему в этом. Ничего кроме похмельного гула в голове… Однако нет ничего досаднее, чем неотмщенная обида. Придя в себя, следовало бы достойно ответить этому деревенскому Гераклу, врезать что было сил в челюсть. Впрочем, вряд ли бы ему удалось одержать победу над великаном. В этом бугае уместилось бы, как минимум, три Прокла и еще бы осталось на маленькую собачку. Прокла несколько успокоило сравнение жениха вдовы с разъяренным бугаем. Не станет же уважающий себя человек вызывать на рыцарский поединок тупоголовое, к тому же рогатое, животное. Однако же как бы там ни было, а скверно быть побитым без вины, скверно чувствовать себя слабым и одиноким в чужом краю среди незнакомых людей.

Прокл обернулся, но не увидел крысобаку. Он посвистел, но никто ему не ответил.

Стемнело. Комары, преследовавшие Прокла в душном полумраке леса днем, к ночи совсем озверели. От гула миллионов ничтожеств можно было оглохнуть. Прокл с тревогой подумал, что на всю эту рать у него не хватит крови, а обезопасить себя от них во время ночлега он вряд ли сумеет. Представив тучу из миллионов капелек собственной крови, улетающую на прозрачных крылышках прочь от бледного трупа, Прокл снял рюкзак и принялся обхлопывать карманы в поисках спичек, как вдруг почувствовал запах жарящегося мяса. До этой секунды он и не подозревал, насколько голоден. Повернув нос на запад, откуда струился теплый, вкусный ветерок, он увидел за деревьями трехэтажное здание, пятнадцать окон которого одновременно осветились изнутри. Мерцающий, неверный свет был тусклым, но живым, и даже уютным, поскольку неразрывно сочетался с запахом поджариваемого на открытом огне мяса. Стараясь не особенно шуметь, Прокл подкрался поближе и заглянул внутрь через оконный проем.

Это был каменный остов без потолков и крыши, с закопченными давним пожаром стенами. На третьем, недосягаемом этаже висел не тронутый огнем портрет. Неизвестный Проклу политический деятель прошедшей эпохи с сердитой важностью и некоторым недоумением смотрел вниз на мужичка у костра. Был мужичок и без того невысокого роста, а масштабы этих многооконных руин и вовсе делали его карликом. Сверкая позолоченными дужками очков, он сушил портянки и тихо матерился, отворачиваясь от едкого дыма. Розовый, трепетный язык костра нежно лизал янтарно-бронзовую, истекающую скворчащим жиром тушку, нанизанную на обугленную палку. Это был, как показалось Проклу, молодой поросенок. Если бы сейчас в глубине леса запели сладкозвучные сирены, фиг бы они заставили отойти Прокла от этого юного поросенка хотя бы на шаг. Вблизи притяжение запаха было непреодолимым. Мужичок расстелил портянку на колене и, сморщив лицо, перевернул поросенка янтарной стороной вниз.