Николай Веревочкин - Городской леший, или Ероха без подвоха

Интеллигентный дежурный не выдержал:

— Послушай, малыш. Я тебя найду. Найду и оборву уши. Ты меня понял?

— Понял, чем старик бабку донял, — ответил зеленый террорист и вкрадчиво добавил. — А у вас машина горит.

В день весеннего равноденствия горный бродяга и тайный враг человечества Воробушкин по пути на пик Лавинный сошел с безопасной тропы.

Топал бы по хребту — ничего бы с ним не произошло.

Но как он мог промахнуться мимо тропы, которую трамбуют уже вторую сотню лет несколько поколений туристов? Канава по колено. Вслепую можно идти.

Все в этой жизни случается. Бывает, и трамвай сходит с рельсов.

Дело в том, что накануне выпало много снега. К тому же у верхней границы леса Воробушкин вошел в плотное облако. Себя только до пояса видно. Да и то смутно. Сбился с пути и сам не понял, как попал на склон.

Только он снял бесполезные очки и подумал, что надо бы остановиться, сориентироваться и строго вертикально подниматься вверх, как под ногами раздался вздох, будто филин ухнул. Пласт просел — и понесло Воробушкина с нарастающим шелестом и гулом вниз — из непроницаемого облака.

Только и успел, что голову шарфом обмотать.

Крутило его, вертело, как вермишелинку в кипящем котелке. Причем в котелке, в котором варится молочный суп.

И внезапно — удар, хруст, головокружение. И — тишина.

Кроме шума в голове, никаких звуков.

Сказать, что Воробушкин испугался, не совсем точно. Точнее — был он раздосадован, расстроен собственной оплошностью.

Глупо смертному бояться смерти. Что такое жизнь? Росинка на паутинке.

Он знал: рано или поздно, в горах его ждет что-то похожее. Больше того, он был твердо намерен умереть именно в горах, доверив заботы по утилизации своего тела дикой природе, а не похоронной компании. Он не любил людей, и ему была неприятна мысль, что кто-то будет иметь пусть и небольшой доход с его смерти.

Правда, доверить свое тело горам Воробушкин планировал лет через двадцать. На пороге старости. И честно сказать, предпочел бы провалиться в глубокую трещину. И там, с переломанными конечностями, навсегда уснуть среди чистого льда, образовавшегося из снега, выпавшего, возможно, еще до нашей эры.

Прекрасно: лежишь в расселине, словно в ледяной утробе, и слушаешь, как потрескивает лед. А боль заглушает душевные страдания, отвлекает от ненужных мыслей. Прелесть, кто понимает. Лавина же, в которую до времени попал Воробушкин, смущала его. Не та высота.

Через месяц-другой снег стает и обнаружится его некрасивый труп.

Но, самое главное, была у него одна фобия. С детства боялся он быть спеленатым. И надо же: то чего он страшился во сне, случилось наяву.

Плотно спеленатый лавиной, Воробушкин боялся сойти с ума прежде, чем задохнется от недостатка кислорода.

Хотя были люди, которые считали, что он никогда, ни при каких обстоятельствах не может сойти с ума. Не с чего.

В конце концов, что случилось, то случилось. Остается немножко подождать. Расслабиться и не барахтаться. Лучше всего думать, что это — сон. Успокоиться и ждать окончательного забытья. Забвения. Слияния с природой. Возвращения в нее.

Воробушкин вытолкнул языком слюну и растаявший снег. Слюна стремительно поползла вверх. Значит, лежит головой вниз. Как ложка в горчице.

Попытался пошевелить пальцами рук. Бесполезно. Укупорен в застывший бетон. Шевелилась левая ступня. Видимо, торчит из лавины.

Причем, кажется, без сапога. Очень уж мерзнет. Мешает заснуть.

Главное — не злиться. Начнешь злиться, дергаться и точно сойдешь с ума. Злиться не надо. Надо думать о чем-нибудь очень приятном. О женщинах, например.

Интересно, потерял он шапочку или нет? И где теперь сапог с левой ноги?

Приснилось Воробушкину — лежит он на полке в деревенской бане.

В облаке пара. Пар горной травой зизифорой пахнет.

Потолка не видно. Туман. А стены баньки накатаны из циклопических бревен. Толщиной чуть больше закрытого гроба. И пахнут горько.

Хвойный веник мельтешит в тумане, нагоняет зной пустыни.

Из тумана возникает косматое существо и смотрит на него пронзительными глазами хищной птицы. Свободная от волосяного покрова часть лица коричневая. А морщины у глаз — белые. Как боевой раскрас индейца. Впрочем, без очков, пропавших в лавине, Воробушкин видел незнакомца смутно, расплывчато. Спрашивает косматый без особого любопытства:

— Оттаял? Жарко? Ничего! Лучше пять раз пропотеть, чем один раз инеем покрыться. Как же ты с тропы ссыпался? Слепой не промахнется.