Николай Веревочкин - Городской леший, или Ероха без подвоха

— Да кто — он?

— Я же говорю — страх.

— А что же там? В третьем круге?

— Зверье всякое. Со всех гор сбегаются. Недавно в бинокль бурого медведя видел. Ей-богу, не вру. В малиннике. Барсы вокруг Лавинного пика так и хороводят. А я думал: их всех перебили. О козлах, еликах уже молчу.

— А ты что же?

— И я как все. Без ружья до третьего круга и не дальше. Есть одна тропа — до самого Лавинного пика можно дойти. Только с нее ни на шаг в сторону нельзя сойти. Шагнешь — и вот он, Страх. Замечаю, Ович, третий круг расширяется. Неделю назад Он до расщепленной сосны пускал, а сегодня — только до белого камня. Вытесняет.

Набрал Папашин из дымящегося патронташа уцелевшие патроны, зарядил карабин и, не целясь, разрядил обойму по горам. Снег осыпался с лап елей. Сначала с ближайших, а потом — с дальних, в которые попали пули.

Горы — они большие, не промахнешься.

— Зря это вы, Ович, — сказал, побледнев, лесник. — теперь Он вас особо приметит.

— Это мы еще посмотрим — кто кого, — с вызовом сказал Папашин. Но голос дрожал. Ствол карабина тихо засвистел. Видимо, Страх принял вызов. Папашин отступил на шаг. Ствол умолк. Но через несколько секунд снова загудел. — Да пошел ты! — крикнул, пятясь, хозяин ущелья.

Закинул карабин за спину, повернулся и быстро пошел прочь. Но ствол продолжал свистеть. Когда Папашин с испуганными гостями садился в джип, зазвонил сотовый телефон:

— Ович, беда! — кричал управляющий. — Горим, Ович!

Дружно, разом загорелись все охотничьи магазины, разбросанные по городу. Минута в минуту. Выгорели — быстро, шумно, с тарарахом — дотла.

Каким-то чудом от семи магазинов сохранилось лишь чучело медвежонка, забавного малыша, стоящего в грозной позе на задних лапах.

В метрах пятнадцати от остановки горел джип, размерами превосходящий средний танк.

Обычно возле потерпевших аварии иномарок собиралась злорадствующая толпа потомственных пешеходов.

Но на этот раз у людей, ждущих общественный транспорт, это событие особого интереса не вызывало. Лишь пенсионер с видом японца, наблюдающего за цветением сакуры, гадал — загорится ли ветка тополя, под которой полыхал джип? Листья пожелтели от жара, но пламя не доставало их.

Принцип грустной красоты.

Автобусы объезжали горящую машину. Двери со скрежетом раскрывались, и горластые кондукторы, как принято в южных городах, азартно рекламировали маршрут. Пассажиры втискивались в салон и уезжали по своим делам. Так обыденно и спокойно, словно ежедневно на этом месте сгорало по иномарке.

Водитель, с отрешенным видом контуженого артиллериста отвернувшись от пожара, пытался дозвониться до кого-то по мобильному телефону. Лицо его было спокойно, но колени дрожали. Видимо, дрожали и руки. Ему никак не удавалось набрать нужный номер. Он чертыхался и набирал снова.

Его подруга набирала в пластмассовую бутылку из мелкого, забитого мусором арыка грязную воду и плескала ее в открытую дверь салона, словно в гудящую деревенскую печь.

Горя их никто не разделял и на помощь не спешил.

Сирена пожарной машины, застрявшей в пробке на параллельной улице, уже давно тоскливо трубила осенним изюбрем.

Наконец пожарные прорвались. Быстро и скучно затушили практически выгоревшую машину и уехали на очередной пожар.

Подъехал эвакуатор. Погрузил и увез сгоревший остов. С него густо летела шелуха растрескавшейся краски. Остов закопчен, а шелуха белая, как снег.

Лужа, запах бензина и гари. Смерть джипа была так же обыденна, как и смерть человека.

Время от времени в городе случались пожары.

Горели дома. Горели и автомобили.

И это никого не удивляло. Пока в одну ночь ни выгорели дотла четыре автостоянки и один автомобильный рынок. Город пропах жженой резиной. Не самый приятный аромат. Хотя и до этих событий город не благоухал.

Все чаще машины без видимых причин загорались средь бела дня.

Стоит себе в пробке, стоит, и вдруг — вспыхивают одновременно все пять колес, включая запасное. Бросай машину и спасайся, пока огонь не добрался до бензобака. Беспомощные соседи по пробке с ужасом смотрят на факел. Бесполезно выбираться из этих торосов. Иномарки самых отчаянных уже скособочились по арыкам. Остается надеяться, что пробка чудом рассосется, хлынет ливень или к горящей машине пробьются пожарные и не дадут огню распространиться.

В день весеннего равноденствия пробка на пересечении главных улиц полыхала сутки. Днем с гор был виден черный чад, а ночью — багровый крест. В этот день на телефон доверия в городскую полицию позвонили из министерства странных дел. Мужчина, говоривший рублеными фразами, так и представился: