Николай Веревочкин - Городской леший, или Ероха без подвоха

Ветвь каштана — дерево лет двадцать тому назад самолично посадил под окном художник — подозрительно вздрогнула.

Каштан, как и все деревья под окнами, был увешан колготками, мужскими трусами и женскими трусиками, старыми кроссовками, полотенцами и, пардон, использованными презервативами — всем тем, что выбрасывалось за ненадобностью и падало с лоджий самостоятельно — по недосмотру. Мамонтов подумал: опять что-нибудь сверху свалилось. Но ветвь продолжала раскачиваться. Из-под широких листьев медленно падали на землю клочья белой шерсти. Кто-то кого-то ел. И урчал.

Ну, все. Теперь уж точно без полиции не обойтись.

Трехлапая гостья завтракала чьей-то болонкой.

Из-за непроницаемо зеленой толщи листвы вышел Ероха и, задрав голову, зацокал языком. Каштан зашуршал, затрепетал нижними ветвями, и вскоре рядом с Ерохой появилась хромая рысь с окровавленным куском плоти в зубах.

— Собирайся, Ерофей. Бери зверье — в горы поедем.

Хмуро посмотрел равнинный леший на облитые сметаной вершины. Горы ему даже издали не понравились. Земля дыбом — что хорошего?

— И чего я там не видел?

— Поедем место жительства определять.

— Аль гонишь?

К такому повороту разговора Мамонтов был не готов. Неизвестно, что бы делал в дремучем лесу таксист, но леший, как ни странно, прижился в городской квартире. Да отчего же странно? Городская квартира по сравнению с Чертовым болотом имеет-таки свои преимущества. Взять ту же ванну. Опять же — ни дождя тебе, ни ветра. Да и комаров значительно меньше. Тараканы — это конечно. Но что за жилье без таракана?

— Дело такое, — смутившись, попытался оправдаться Мамонтов, — не положено рысям городских собак и кошек жрать. Да и тебе прописка нужна. А как я тебя пропишу, если у тебя удостоверения личности нет.

— Будет врать-то. Достоверения личности, достоверения личности… А Зюзя как же? Живет себе без всякой личности.

— Кто такой — Зюзя?

— А тот Зюзя, что под лестницей живет, сладко пахнет.

— Бомж, что ли? Ну, бомж — другой дело. Тараканы тоже без прописки живут.

— Какой такой бомж? Зюзя — леший с Ольхового урочища. Сиротинушка. Если хочешь знать, нас, леших, чьи леса свели, в городе, что груздей в березняке по осени.

— Что ты говоришь! И как же отличить бомжа от лешего?

— У лешего нюх лисий, глаз вороний. Уж чего-чего, а друг дружку за версту чуем. Иной и бороду откромсал, и в городское одет — на макушке шляпа, на носу очки, под мышкой газета. А от него лесным духом так и несет. Из Борового родимый, от туристов скрывается. Мимо пройдет и виду не подаст. С иным, что из леса попроще, конечно, переглянешься, подмигнешь.

— Значит, у вас, леших, вместо паспорта запах? Мне бы твой нюх.

Ероха в истоме закатил глаза под лоб.

— Нюх такой, что за сто шагов чуешь — мил ты бабе али нет. Так хмельным медком и тянет от родимой, так и пышет. — Ероха повел носом и сурово добавил: — Да и мужик, когда от тебя избавиться норовит, по-особому пахнет. От него как бы полынкой отдает. А то еще есть гриб такой — бздюха называется…

— Да не гоню я тебя, Ерофей, — покраснел Мамонтов. — Съездим, посмотрим. Понравится — останешься. Не понравится — вернемся. Только в наших горах такие дремучие места встречаются, что непременно понравится. Сам бы жил, кабы лешим родился.

— Дремучие, говоришь? — переспросил Ероха с недоверием. — Так, поди, горные лешие дрему-то поделили. Кто нас, чужаков, ждет?

— Посмотрим, погостим, познакомимся. Палатку возьмем. Поживу с тобой день-другой, пока пообвыкнешься, с местной нечистью подружишься.

— А липа в горах растет? — мрачно спросил Ероха.

— Лип нет, — сознался Мамонтов. — Зато дикой малины, барбариса, облепихи — пропасть.

— Облепиха — хорошо, — согласился Ероха, — и малина — хорошо. А без лешачихи тошно.

И вздохнул.

— Вот-вот! — обрадовался Мамонтов. — Может быть, и лешачиху сосватаем.

— Эх, бывало, ягодницу подкараулишь, — предался сладким воспоминаниям Ероха, — да заманишь в вишарник нетронутый. Ягода крупная, густая, вся, до одной, спелая — кусты так и разваливаются, так и гнутся до самой земли. Как увидит, сдобная, вишню, так, себя не помня, и кинется к ней. И ведро наполнит, и другое, уж и в подол рвет. А ты прячешься за березкой да ждешь, пока отрада, комаров не побоявшись, с себя штаны снимет, штанины на узлы завяжет и в каждую штанину по ведру высыплет. Тут уж не зевай… Да… А здешние бабы по ягоду ходят?

— Да как сказать. Уж если ягода есть, то, поди, и ходят. Дикой вишни, правду сказать, в здешних горах нет. И многим ягодницам ты нетронутый вишарник показывал?