Николай Веревочкин - Зуб мамонта. Летопись мертвого города

— Ну вот, — сказал Козлов над свежей могилой, — еще один ильинец ушел в страну ископаемых, к мамонтам. Скоро все в небесную Ильинку переселимся.

«Небесная Ильинка» — это, конечно, красиво. Но правда еще невероятнее. На свете одна Ильинка, и она — подводная.

Барабанной дробью застучали комья смерзшейся глины о лодку деда Григория, в которой он отправлялся в свое последнее, вечное плавание под причитания старух вдовьей улицы и суровые напутствия постаревших друзей детства. Уткнув нос в косматый воротник шубы, сквозь редкие снежинки в оцепенении смотрел Руслан на лица последних жителей затонувшей Атлантиды, стоявших у края могилы — последнего причала короткой земной жизни. В печальном прозрении он думал, что, хороня кого-то, человек всякий раз хоронит себя.

Завыл прощальную песнь беспородный пес Муходав, добровольный плакальщик. Такого искреннего горя, такого безнадежного отчаянья не могли выдержать даже закаленные невзгодами старушечьи души.

— Цыц! — прикрикнула на пса одна из бабушек. — Мужики, прогоните собаку.

Но никто не бросил камень в дворнягу.

На поминках сказали то, что говорят на всех поминках, утешая себя и вдову последней надеждой на загробную жизнь. Но вспоминали земную, грешную жизнь деда Григория.

Человек, схоронивший другого человека, уже никогда не будет прежним. Руслан, не мигая, смотрел на язычок керосиновой лампы. В тихом пламени ему смутно открылось то, что трудно оформить в слова. Он подумал: предполагаемая вечная жизнь ничем не отличается от прошлого. Живому человеку одинаково недоступна дорога в оба конца. Эти измерения одинаково невероятны. И, возможно, вечное прошлое и вечное будущее — одно и то же. Должно быть, человеческие души, если они есть, освободившись от тела, попадают именно туда, где нет ни прошлого, ни будущего, ни настоящего, а есть нечто, что известно только душе. Может быть, сейчас дед Григорий стоит у порога старого дома своей Ильинки…

От этих ускользающих, как сон, мыслей его отвлек журчащий говорок Акста.

— В Новостаровке мужик жил. По фамилии Зацепило. Хреном торговал. У него от этого хренового дела сберкнижка была толще, чем «Капитал» у Маркса. Весь огород одним хреном засевал. Специализация. Хрен тогда был в большом дефиците. Башковитый мужик был Зацепило, но хреновый. Зимой снега не выпросишь. Григорий ему в крещенские морозы полный кузов снега продал.

— Не продешевил? — спросил Сергей Терентьевич, не удивившись.

— Возил он бухгалтера Пьюшкевича по денежным делам в область, — продолжал Акст. — Это потом бухгалтеры поусохли, а тогда, до хрущевской реформы, они посолиднее были. Наш Пьюшкевич на Петра Первого походил, разве что чуток попузатее да поусатее.

На обратном пути метель началась. «Придется, — говорит Пьюшкевич, — в Новостаровке заночевать. Ишь, как метет. Так с грейдера и сдувает. У тебя в этом селе знакомых нет?»

Григорий сразу о Зацепило вспомнил. Остановил машину у первого сугроба. Нарезал лопатой снег кубиками и загрузил кузов.

«В порядке ли твоя голова, — спрашивает Пьюшкевич, — давно ли ты проходил медкомиссию? Зачем тебе этот снег? Разве мало этого добра в Ильинке?»

Укрыл Гриша пологом кузов и отвечает: «Продавать буду».

«Двадцать лет работаю бухгалтером и скажу тебе: снег зимой не имеет никакой потребительской стоимости. Я съем свои почти новые фетровые валенки вместе со старыми калошами, если ты выручишь хотя бы копейку». — «Посмотрим!»

Подъехали они к Зацепило. Дом у него из сосны, под железом. Ставни на ночь болтами закручены. Пьюшкевич побежал в ворота тарабанить, а Григорий спустил воду из радиатора, рукоятку на плечо и ходит дозором вокруг машины. Охраняет. И часу не прошло, как Зацепило вышел. Шуба на плечи накинута, рукой за поясницу держится.

«Пусти переночевать, хозяин», — говорит Пьюшкевич. А тот ворчит: «Нашли гостиницу. Вы, случаем, не взрывчатку для нового котлована везете? Пусть водитель подальше, к соседнему дому отъедет».

«Снег мы везем», — отвечает Пьюшкевич.

«Какой такой снег?»

«Белый».

«Зачем?»

Пьюшкевич плечами пожимает.

Зацепило — мужик башковитый. «Как же, снег, — думает. — Должно быть, дефицит, если в метель водитель возле машины крутится с рукояткой».

«Взойди в хату!» — кричит он Грише.

«Не могу, мне за этот груз башку оторвут. Сам видишь, не Змей Горыныч, башка в одном экземпляре».

Зацепило ворота отворяет: «Загоняй во двор, у меня понадежнее сторож есть».