Николай Веревочкин - Зуб мамонта. Летопись мертвого города

Запах свежей земли напомнил ему вкрапления обреченных на снос деревень в черте родного города. Узкие кривые улочки, толевые крыши, глухие заборы, теснота домов и деревьев, стиснутых, раздавливаемых высотными зданиями. Вот так же всепланетный город, разрастаясь, поглощает страны-деревни с дикой природой и искренними, непредсказуемыми людьми. Скоро живого человека можно будет встретить лишь там, где на сотовом телефоне высвечивается надпись: «Нет сети». Но все меньше таких мест. Придет время — и вся планета будет одним городом, где все продумано, просчитано. Рационально. Но в этом городе не будет живых людей, а только двуногие компьютеры, включенные в одну Всемирную сеть. Одинаково правильные и предсказуемые. Война уже началась. И неправильные живые люди с их ошибками, любовью и ненавистью, дикой природой уже обречены в неправильных городах и деревнях на вымирание.

Тоска сменилась печальным покоем.

Хороший сосед у Козлова. Здесь, на краю старого кладбища, никто не потревожит их кости. Они будут лежать рядом тысячелетие за тысячелетием, два существа с одинаковой судьбой. Последний житель мертвого города, мрачный человек с добрым сердцем, честно вымер, когда пришли другие времена, лишившие его привычной среды обитания. И никто не догадывается, как тяжела эта потеря.

Этому жестокому миру так будет не хватать мамонтов, загубленных им.

В раскрытую могилу заглянул ангел с лицом, испачканным земляникой.

— Эй, — сказал он в изумлении, — а что ты здесь делаешь?

— Живу, — хмуро ответил Руслан.

— Ага, бреши, — не поверил ангел, — в могилах не живут.

Пришло тепло, и отпала необходимость топить печь. За месяц до приезда Мамонтовых Руслан попрощался с бабой Надей и гоферовской березой под радугой. С призрачными душами, окружавшими ее. Пришла пора выбирать: жить на кладбище или сажать деревья в пустыне.

Сложил в дорожную сумку одежду, постоял перед полкой с книгами Козлова. Долго вертел в руках зуб мамонта.

Зуб лежал на старой амбарной книге со стертой и засаленной обложкой. Руслан подошел с ней к окну и долго листал. По серой бумаге металась легкая тень: за окном стоял прозрачный человек и пытался разглядеть через стекло страницы.

В амбарной книге грубой рукой профессионального строителя были нарисованы дома. Многоквартирные и особняки. Поселки и маленькие города, увиденные сверху. На одной из страниц в шариковой ручке кончилась паста, и бумага была изорвана до дыр. Набросок дорисовывался обожженной спичкой.

Бессонными ночами скучавший по настоящей работе Козлов строил дома. Как говорил покойный, даже кастрированного кота тянет на чердак.

Руслан представил, как в метельной ночи перед открытой дверцей буржуйки сидел последний житель мертвого города с этой замусоленной тетрадью на коленях, и замычал, пытаясь заглушить жалость к большому, сильному и беззащитному человеку.

— Что с тобой? — испугалась баба Надя.

— Зуб болит.

— Как же ты поедешь больной? — забеспокоилась баба Надя.

— Пустяки. Не смертельно.

У калитки Руслан обнял старушку.

— Не провожайте меня, баба Надя.

— Да как же? Вся жизнь наша — встречи да проводы. Не по-людски будет не проводить-то, — часто заморгала она. Крепилась. Слезы на дорогу — плохая примета.

— Мне еще в одно место зайти надо.

— Попрощайся с отцом, попрощайся. Хороший был человек. Безотказный. Говорила я ему: «Не ходил бы ты могилу копать, поберег бы сердце». А он: «Ничего, тетя Надя, скоро у меня свой врач будет».

Непослушные слезы самовольно потекли из глаз, не дали договорить. Старики умирают, молодые уезжают. Который уж год в мертвом городе не рождались дети. Который уж год он не становился родиной ни для одного нового человека. Грустно-то как. Скоро не останется рядом ни одного близкого человека. И она уедет или умрет. А дом останется пуст. Чужие люди разберут крышу, выломают окна. А потом порушат сруб на дрова и сожгут в печи. В последний раз согреет он своим теплом чужих людей. И останется от старого дома, от родных людей, живших в нем, одна пустота.

Уезжать тяжело, а провожать близких людей еще тяжелее.

Маленькая старушка долго сквозь печальный туман, застилавший глаза, смотрела вслед одинокому человеку, навсегда уходившему из ее жизни. Спохватившись, поспешно перекрестила в спину. И как раз вовремя. Через миг опустела вдовья улица.

Дорога на кладбище проходила через мертвый город. Руслан остановился перед домом с замурованными подъездами и долго вглядывался в пустые глазницы окон козловской квартиры. Безветрие. Чужой сумрак знакомой квартиры. Тишина пустоты. Тишина предчувствия. Запретная зона после взрыва нейтронной бомбы: есть город, есть дома, а людей нет. В этом было что-то неприятно жуткое, словно только что на твоих глазах домашний пес сожрал маленького белого котенка.