Георгий Гратт - Скажи мне, мама, до...

Он поднялся, оставив на столе недопитую кружку, махнул рукой и через мгновение уже смешался с толпой отдыхающих.

И еще об одном обстоятельстве Алик не рассказал своему другу — о том, что на его долю выпала задача охраны Ганса, и требовалось немедленно выезжать на место. Впрочем, это второе умолчание целиком вытекало из первого.

Алик был легок на ногу и уже на другой день после прощания с Колькой он докладывал Гансу о первых результатах своих наблюдений.

Ему пришлось немало потрудиться над своей внешностью, ведь убийца, кто бы он ни был, прекрасно знал его в лицо. Так что теперь перед Гансом сидел совсем незнакомый старик, в котором можно было угадать торговца арбузами или завсегдатая зала игровых автоматов, но никак не Донгарова Альберта Михайловича.

Первые результаты были скромны, да и не доклад это был, а так, дружеская беседа. Алька показывал своему товарищу снимки тех, кто засветился вблизи домика хозяина, ближайших соседей по улице. Вглядываясь в лица на дисплее фотоаппарата, Ганс легко узнавал их, называя Алику имена. Все это были старожилы поселка, соседи по улице, по участку. Лишь один снимок насторожил его.

— А вот эту девочку я прежде здесь не встречал. Кто она? По виду ей лет восемнадцать.

— Подумаешь, девушка. На молоденьких потянуло? — хмыкнул Алик. — Ну, красивая, да. А впрочем, так, ничего особенного.

— А кто сказал, что убийца должен быть непременно мужского пола? — резонно возразил Ганс.

— Да никто в общем-то. Инерция мышления, — пожал плечами Алик. — Ладно, приму к сведению.

— Что мы вообще о нем знаем? — рассуждал вслух Ганс. — В трубочку может дунуть каждый.

— Но не каждый сумеет подойти к тебе незамеченным, для этого нужен опыт.

— Подумаешь, опыт! Вспомни знаменитое: «Бабуля, как пройти в библиотеку?». Отвернулся — и тебя укололи. Не обязательно даже стрелять из духового ружья, можно ткнуть и иглою.

— Держать отравленную иглу в руке опасно, — возражал Алик. — Мало ли — споткнешься и поцарапаешься ненароком. Все равно что зажать в кулаке гадюку.

— А укол зонтиком?

— Ага, очень удобно таскать зонтик в солнечную погоду и мечтательно поглядывать на небо: «Кажется, дождь начинается».

В этой пикировке друзья нисколько не уступали друг другу, и все же каждый из них понимал, что это слова, брошенные на ветер. Кто он, убийца? Каково его оружие? Здесь ли он уже, в поселке, или совсем-совсем в другом месте? И самое главное — кто его послал, кому они помешали? Ни на один из этих вопросов ответа у них не было.

— Набросай мне примерную схему поселка, — попросил Алик. — Выходы с улицы, твои маршруты: как ходишь в магазин, на почту, на станцию. Куда ты вообще ходишь? Может быть, где гуляешь? Мне придется стать твоей незримой тенью.

— Гляди, не перестарайся, у нас здесь каждый человек на виду.

— Пожалуй, это и к лучшему. Тем трудней будет убийце подойти незамеченным. Он, как и я, вынужден будет изучать твой маршрут, искать наиболее слабые места. Да и мне нет нужды пасти тебя всюду. Достаточно перекрыть лесопарк, ну, может, еще несколько мест.

— Да и вообще, бог даст, сюда он не сунется. Интересно, кто там наверху выбирает очередность жертв?

— Уж лучше бы сперва к нам. Я чувствую в себе азарт охотника, — усмехнулся Алик, и показалось, его черные глаза вспыхнули.

— Зато меня ничуть не вдохновляет роль приманки, — скривился в ответной улыбке Ганс.

Время было позднее, и Алик вышел проводить друга. Чтоб не спугнуть убийцу, он не стал останавливаться у своего боевого товарища, а снял домик поодаль, на соседней улице. Прежде эту часть поселка занимали правительственные дачи, еще той, легендарной сталинской гвардии. Крепкие, порой двухэтажные особняки из потемневшего с годами дерева до сих пор коротали свой век, выделяясь на фоне новомодных кирпичных построек, кичащихся балконами и башенками, своей добротностью и простотой. Внуки их первых хозяев давным-давно расстались со своим хлопотным наследством, переехав куда-нибудь на Рублевку или в Архангельское, а новые владельцы не спешили с перестройкой жилища. Разве уж домик совсем обветшал и грозил новым собственникам из своего тревожного двадцатого века.

Друзья вышли на улицу. Июньская ночь сияла над ними бездонным магическим светом, нетревожным, как глубь родника, но рваными мазками теней чернели на нем вершины могучих сосен.

— Скажи, ты уже вроде как вне игры, — озаботился Ганс. — Что это? Революция пожирает своих детей?