Ната Сорокина: Мамочка, скажи мне, как тебе помочь, или Горькое детство

© Ната Сорокина, 2018

ISBN 978-5-4496-0695-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Выйдя во двор, я увидела, как вся детвора разного возраста собралась в круг. Они играли. Я встала рядом и стала наблюдать. Меня никто не замечал. Подбегали еще ребята, и их с радостью принимали в игру. А я по-прежнему оставалась незамеченной. Тут же закралась мысль: а может, меня просто не видят? Сделала шаг поближе. Никакой реакции. С того дня на всю жизнь у меня сложилось впечатление, что меня нет, я невидимая. Но сейчас не об этом.

– Я тоже хочу играть с вами, – тихо сказала я. – Возьмите меня к себе.

Дети продолжали, совсем не замечая моих слов. Я не знала, почему так. Почему они не хотят брать меня в игру, что во мне не так, почему я не такая, как все? Почему?

Все эти вопросы роились в моей детской головке. Но я продолжала молча стоять и смотреть на веселье всего в метре от меня. И, казалось бы, стоит сделать один шаг – и я окажусь в центре событий, смогу так же, как и все, веселиться, играть и смеяться. Но что-то не давало мне сделать этого. В сердце были лишь тоска и непонимание.

Отец с матерью жили плохо. Они уже давно не понимали друг друга, и вместо любви между ними остались только взаимные претензии и упреки. Отец все чаще стал приходить домой нетрезвый. А иной раз его просто приносили, потому что сам он прийти был не в состоянии. На его рубашках мама стала находить следы губной помады.

Я тогда думала, что это все ерунда, что из-за этого не стоит расходиться. Как же так? Папа такой добрый и родной. Он же не может забыть, что у него две кровиночки, две доченьки: я и моя старшая сестренка. Зачем так поступать? Надо просто сесть за красивый прямоугольный стол, за которым мы обычно угощаем гостей, поговорить, простить друг другу все обиды, крепко обняться и жить дальше большой дружной семьей. Это же все возможно…

Отец практически не приходил домой, а потом и вовсе перестал. Мне его очень не хватало. На мои вопросы, где же наш папа, мама всегда старалась отмахнуться от меня, хотя было видно, что ей тоже не безразлично. В очередной раз, когда я опять подошла к маме с тем же вопросом, она, опустив голову, ответила мне:

– Твой папа теперь в другой семье. Он ушел от нас. Мы ему больше не нужны.

Я онемела от ужаса. Папа больше не придет. Как же так? Наверное, это я сделала что-то не так. Я так старалась быть хорошей, но это не помогло. Значит, я плохо старалась…

– Я заберу у тебя квартиру, и ты пойдешь жить на улицу, – угрожал маме пьяный отец.

– Ты этого не сделаешь, я тебя посажу, и ты будешь сидеть до конца своих дней, – не сдавалась мать.

Отец поднял с пола тяжелый зимний ботинок и кинул в нее. Мама не смогла увернуться, и ботинок попал ей прямо в бок, ударив по почкам. Ее лицо сморщилось от боли. Отец сделал вид, что не заметил этого.

Но слова ранили маму гораздо глубже, чем удар ботинком. Они засели у нее в голове и больше никогда не оставляли. Мне было около пяти лет, и тогда мне казалось, что это не может быть правдой, ведь это мои родители, которых я так люблю. Робко надеясь, что этот кошмар вот-вот закончится, как страшный сон, я стояла в стороне, заливаясь слезами оттого, что не в силах помочь. Но меня опять не замечали.

– У тебя тетради-то есть? – проходя мимо, бросает бабушка.

– Нет.

– А сколько уже в школу не ходишь?

– Я не знаю.

– Вот беда-то… – вздыхает бабушка. – Хлопот-то теперь сколько. Возьми листочек, напиши, что тебе необходимо для школы. Завтра к директору пойдем.

– Хорошо.

– Мам, поешь, я сварила для тебя перловку, – довольная тем, что у меня все получилось без помощи взрослых, ставлю тарелку перед лежащей на панцирной кровати мамой. Никакой реакции. Так она лежит уже несколько дней, уставившись в одну точку. И все мои попытки отвлечь ее от этого ни к чему не приводят.

– Мам, ну мам, смотри, как вкусно. Я ведь так старалась. Смотри, я стала совсем взрослая. Ты можешь на меня положиться. Ну ма-а-а-ам…

Все бесполезно. Вздохнув, беру тарелку, несу назад на кухню. Мысли о том, что все очень плохо, не покидают меня. Встряхнув головой, стараюсь избавиться от них. Моя вера тихо и спокойно пытается мне подсказать, что все наладится, что это все временно. Опять вздыхаю и выкладываю перловку назад в кастрюлю. Ставлю тарелку в груду грязной посуды в раковине. На кухне идет только холодная вода, потому что выключатель у крана с горячей сломан. И труба внизу капает. Но это все, конечно же, ерунда полная, фигня, не важно, второстепенно. Главное, чтобы моя мама встала, рассмеялась, обняла меня, покружила за руки и сказала: