Георгий Гратт - Скажи мне, мама, до...

— Дети это мы, что ли? А кто у нас революция? — не поддался его мрачному настроению Алик.

— Я так, образно. Просто хочу понять эту силу.

— Любая сила бессмысленна, дружище. Понять ее невозможно.

— А мне и не нужен смысл, мне важен источник.

— Ты боишься, Ганс? Скажи прямо.

— Я не боюсь, но и приятного в этом ничего не вижу. Будь ты на моем месте, ты бы чувствовал то же самое.

— Помнится, я это уже проходил.

— Не совсем так. Ты не знал, что на тебя объявили охоту, а это, согласись, не то же самое.

— Но уж и философствовать в этой ситуации я бы не стал.

— Ты жесток, Алик.

— Я не жесток, а жесток. Объявлена война, значит, воюй! О чем тут еще рассуждать?

— Ладно, — спохватился через мгновение он и хлопнул друга по плечу. — Не сердись. Я за твоей спиной.

Алик жаждал взять след. С каждым днем круг его поисков расширялся. Все новые и новые снимки демонстрировал он Гансу, и тот частенько лишь разводил руками в ответ.

— Надо же, сколько у нас приезжих, — вздыхал он, — а я и не знал.

Некоторых он исключал сразу же. Они гостили по многу лет, приезжая, как правило, целыми семьями. Они не то чтобы договаривались с хозяевами заранее; места для них были забронированы постоянно. Летом они жили здесь месяцами, осенью выбирались на денек-другой за грибами, зимой — покататься на лыжах.

Была еще категория родственников. Эти были непредсказуемы. Они могли нагрянуть в любой момент: к бабуле на блины, за урожаем клубники. Многих из них Ганс успел изучить за свою долгую жизнь в поселке, других видел мельком.

И все же оставались еще и такие, кто не попадал ни в одну из категорий, — просто случайные люди, и их было немало. Склонность к изоляции, к одиночеству была, пожалуй, их отличительной меткой.

— Работы тут по плечу хорошему аналитическому отделу, — грустно шутил Ганс.

— Но мы-то с тобой больше, чем отдел, старина! — подбадривал его Алик. — При прочих равных условиях мы стоим целого взвода.

— Только кто ж нам их предоставит, равные условия? — оставался при своем мнении Ганс.

Однажды вечером он зашел к Алику в самом мрачном расположении духа.

— Знаешь, как убили Артура Кариева? — с ходу спросил он. — Прямо у себя в квартире!

— Откуда такие сведения? — опешил Алик.

— Сегодня звонил Мишка, у него есть связи в Ростове. Вышли на местного следователя. Официально они, естественно, никакого убийства не подтверждают — кому ж нужен висяк? Даже вскрытия не было. Санитары записали — сердечный приступ. Но следователь говорит, что укол был, и именно в шею, сзади.

— Нехорошую новость ты принес, нехорошую, — задумчиво пробормотал Алик. — Раньше он этого себе не позволял. Интересно, что бы это значило?

— Может, на него нажали? Потребовали ускорить процесс?

— Вряд ли, — покачал головой Алик. — Тут что-то другое.

Минут на пять он вообще замолчал, будто перебирал в голове шахматную партию.

— Кстати, помнишь, ты интересовался природой силы? — неожиданно спросил он. — Мне кажется, я знаю отгадку. Скажи, за что мы с тобой воевали?

— За мир во всем мире, за социализм и справедливость, — отчеканил как по нотам Ганс.

Алик поморщился.

— Это так, агитка. А по существу?

— Как и Штаты, — пожал плечами Ганс, мол, чего уж тут непонятного, — за мировое могущество.

— Ага! Ну, и где оно теперь, это могущество? Куда подевалось?

— Так уж сложились обстоятельства, — развел руками Ганс.

— Но это ты сегодня так отвечаешь. А что бы ты сказал лет двадцать назад?

— Предательство.

— Вот именно! — вскрикнул Алик. — Именно предательство! И знаешь, что отсюда вытекает? Кто-то до сих пор живет прошлым, Ганс! И он мстит, потому что все мы для него предатели.

День шел за днем, проходили недели, а Алик так и не приблизился к разгадке фигуры убийцы. Возможно, его здесь и не было? От других групп тоже не поступало никаких утешительных известий.

Как-то раз, просматривая с другом очередную порцию снимков, Алик спросил:

— А это что за тип? Ты его знаешь?

— О нем уже весь поселок знает, — отмахнулся Ганс, — аспирант какой-то московский. Достает всех своим опросником. Народ от него просто бегает.

— А что за вопросы? Многих он уже опросил?

— Понятия не имею. У меня, слава богу, не был. Говорят, уж если вцепится, так часа на три, не меньше. У него там в списке больше сотни вопросов.

— А где он остановился, можешь узнать?

— Разумеется. Ты его в чем-то подозреваешь?

— Никого я, дружище, не подозреваю. Но каждого надо отработать до конца. Этого аспиранта я, к примеру, раз пять видел, и только сегодня удалось незаметно сделать снимок. А это что-нибудь да значит. Как по-твоему?