Джеймс Олдридж - Горы и оружие

— Вы не тревожьтесь о Кэти, — авторитетно сказал Мозель. — Уверяю вас, с ней все полностью в порядке.

Мак-Грегор промолчал и, посидев немного для приличия, стал прощаться.

— Машину? — предложил Мозель.

— Нет. Нет. Я пройдусь, — сказал Мак-Грегор, — а затем возьму такси.

— Не пренебрегайте осторожностью, — сказал Мозель.

— Не буду, — сказал Мак-Грегор.

У ворот они обменялись рукопожатием. Выйдя и окунувшись в сизую мглу парижской полночи, Мак-Грегор заметил, как через улицу — в пятнистом смешении ртутно-серого света и каштановых теней — двинулся неясный силуэт. Сомнения не было: человек приближался к нему. Мак-Грегор остановился, огляделся — куда бежать? Обочины сплошь уставлены неподвижными автомашинами, по авеню Фоша мчится транспортный поток. А прохожих ни души кругом.

— Это я…

Силуэт оказался сыном, Эндрю, и Мак-Грегор по струйке пота на лбу понял, как напряглись нервы.

— Что, скажи на милость, ты здесь делаешь в полночь?

— Я подумал: схожу-ка лучше за тобой, — сказал Эндрю.

— А зачем?

— Тебе не надо ходить одному.

— Не будем драматизировать, — проговорил Мак-Грегор, чувствуя, однако, облегчение и радость.

— Ты встрепенулся так, словно убегать хотел, — сказал Эндрю.

— Просто нервы…

Шагая вдоль вставших двумя стенами машин, Эндрю сообщил отцу, что кто-то швырнул в ворота дома бутылку с серной кислотой.

— Я вошел с улицы, разговариваю во дворе со стариком Марэном, вдруг слышим: «веспа» мимо проезжает. И тут бутылка об ворота — бах!

— С кислотой? — усомнился Мак-Грегор. — Ты не ошибся?

— Запах не спутаешь. Мы поскорей смыли водой из садового шланга, но все равно к утру краска облезет.

— Это что-то не по-курдски, — сказал Мак-Грегор. — Кислотой жечь? Не слышал, чтобы курды так поступали.

Прошли авеню Фоша, позади чернела кромка Булонского леса.

— Когда мы с Марэном скатывали уже во дворе шланг, «веспа» опять вернулась, — рассказывал Эндрю. — На этот раз бутылка перелетела через стену во двор и упала от нас метрах в двух.

— Господи боже…

— Но в ней моча была, что ли. Не кислота, к счастью.

— А где был приставленный к дому жандарм?

— Он после подошел. На мой вопрос ответил, что за углом стали кричать: «Au secours!» (На помощь! (франц.)) — и он поспешил на помощь.

— Но кислота… — сказал Мак-Грегор. — Это уж подло.

Когда вышли на Елисейские поля, Мак-Грегор сказал, что не худо бы присесть где-нибудь. Выбрали одно из ночных кафе на панели перед зданием Британской заморской авиакомпании и, сев под освещенным навесом на плетеные стулья, стали пить ледяное пиво из запотевших стаканов.

— Не вписываешься ты в этот город, а, папа? — сказал Эндрю.

— Напротив, — ответил шутливо Мак-Грегор, — я теперь заправский парижанин и потерял контакт со всем, что не Париж.

Они посидели, глядя, как темные и бескрылые колесницы мчатся Елисейскими полями (намек на известную строку о крылатой колеснице времени из стихотворения Эндрю Марвелла, английского поэта XVII века). Затем, уплатив по счету, пошли дальше под лишенными тени деревьями.

— Беда в том, — тяжело вздохнул Мак-Грегор, — что времени осталось в обрез. Кто-то явно хочет убить кази. Так что медлить мне нельзя.

— Ты же не терпишь поспешности, — сказал Эндрю.

— Да, но теперь вижу, что научный кропотливый метод здесь не подходит. Наступает момент, когда нужна быстрота действий.

— Будь осторожен, — сказал Эндрю.

— Придется пойти к французам, — сказал Мак-Грегор. — Другого выхода нет.

— К французам?

— Единственная цель французов здесь — торговля, — объяснил Мак-Грегор, сознавая, что ведет этот разговор с Эндрю потому, что не может уже вести его с Кэти. — А другим я никому не могу доверять. Никому…

Они шли прямиком через ширь Эспланады инвалидов, и Эндрю долго молчал.

— Ну разве не мерзко от мысли, что европейская корысть все еще держит мир за горло, — наконец заговорил он. — У меня уже до ненависти доходит. Правда. Чем дольше я живу в Европе, тем сильнее чувствую себя неевропейцем.

— Это не годится, — сказал Мак-Грегор. — Мама хочет, чтобы у тебя был европейский образ мышления. И она права. Будущее твое — в Европе, а не где-то. И не связывай ты себя пожизненными узами с Востоком, как я. Не нужно это.

Эндрю ничего не ответил, и они молча пошли домой, словно не желая ворошить то, что не давало покоя обоим.

Наутро, в восьмом часу, Кэти позвонила ему из Лондона и сказала, что завтра в одиннадцать идет на рентген в Сент-Томасовскую больницу, к доктору Тэплоу.