Они стояли у машины, дожидаясь Кэти, отлучившейся по делу, столь неприятному ей среди нагорной чистоты. Вернувшись и прислушавшись, Кэти сказала, что здесь не место возобновлять старые политические препирательства.
— Но как же так, тетя Кэтрин, — не унимался Таха. — Эти деньги должны пойти на революцию, а не ильхану достаться.
— Они вовсе не достанутся ильхану, — возмущенно возразил Мак-Грегор.
— Кончится тем, что достанутся, — стоял на своем Таха. — Так или иначе, а старик в конце концов заполучит деньги и оружие, и ни кази, ни мой отец не смогут этому помешать.
И снова у них пошел спор о том, за что бороться прежде — за освобождение курдов или же за социальную революцию, — покуда Кэти не вмешалась, потеряв терпение.
— Здесь вы этот спор не разрешите, — сказала она. — И в любом случае Таха прав, — повернулась она к мужу. — Найдешь ты или не найдешь эти деньги в Европе, все равно настоящей пользы не будет.
— Это почему же?
— Потому что повторится вечная история. Если удастся когда-нибудь достичь чего-то, то не благодаря помощи от тебя — иностранца. И не благодаря коварным старикам, плетущим у себя там в горах интриги. Если кто и добьется успеха, то, вероятнее всего, Таха — и без твоей помощи.
— Таха хочет революции, а ведь они еще и в нацию не оформились, — напомнил Мак-Грегор. — Разве это резонно?
— Речь не о том, — возразила Кэти, садясь в машину.
Больше часа поднимались они в горы по труднопроезжей, слякотной тропе, прежде чем увидели стада черных коз — первый признак близости горного убогого жилья. Въехали в деревушку, сейчас почему-то пустую. И сразу же из-за мокрых от дождя скал, из каменных лачуг к ним вышли бойцы Тахи с видом людей, наконец-то дождавшихся.
— Почему задержка? — раздались вопросы. — Что случилось?
Бойцов было шестеро, и на каждом была та же грязно-зеленая партизанская форма, что и на Тахе, и каждый был обут в солдатские ботинки. Таха познакомил их с Мак-Грегорами, хорошо известными здесь в горах, и сообщил о том, что передал петицию Размаре.
— При содействии папаши Затко, — насмешливо заметил один из юнцов.
— Хватит вам о Размаре и прочей чепухе, — вмешался парень в потертых вязаных перчатках. — Ты вот скажи, какое заметил движение на черной дороге?
— Там полно персидских военных грузовиков, — сказал Таха.
— Тогда нам надо трогаться отсюда.
— Не будем торопиться.
— Учти, Таха, по такой слякоти выше на кряж нам не подняться.
— Можно тут еще побыть немного, — сказал Таха.
— Нет, нельзя, — возразил парень. — Того и гляди, снизу армия налетит саранчой на деревню. Их непременно жди после объездов Размары.
— Как считаешь, доктор? — обратился один из студентов к Мак-Грегору. — Считаешь, надо уходить нам?
— Я совершенно не в курсе ваших дел, — ответил Мак-Грегор.
Это смутило юнца; Мак-Грегор обвел взглядом всех их, стоявших в проулочной грязи. Один был бородат, другой толст, горяч и добродушен, у третьего был прилежно студенческий вид и батарея шариковых стержней торчала из кармана рубашки, а за поясом — блокнот; четвертый был чахл и потому малонадежен, пятый не сводил с Кэти юных чувственных курдских глазищ, а шестой держал в руке автоматический карабин, как держат неразлучный чемоданчик. Таха явно был взрослее всех и имел уверенный вид старейшины.
— Что вы, собственно, делаете тут вооруженные? — спросил Мак-Грегор.
— Деревушка здесь пастушья, — ответил Таха. — Вся она, до последнего жителя, в кабале у курдского феодала — Кассима из рода Бени-Джаф. В соседней деревне живет его приказчик и приходует тут каждую овцу, козу, баранью шкуру, каждый клок шерсти. Пять лет назад Кассим убил на здешних летних пастбищах троих старейшин, попросивших прибавки зерна, продуктов и денег. А за два года до того из деревушки бесследно пропали две девушки, и похитили их все те же Бени-Джафы. В прошлом году четыре пастуха были убиты за то, что сдали не всю настриженную шерсть. Чуть худой год, дети и мрут с голода — то есть от болезней, вызванных недоеданием, холодом, нечистотой. Сахар и рис в деревне редкость, школы и книги — вовсе невидаль. Врачи и назначенные в управу курды здесь не бывают. Так что нас слушают охотно, — закончил Таха, — и, когда придет час революции, они будут знать, против кого им драться.
— А чем? Голыми руками? — спросил Мак-Грегор. — Вы вооружены, но они-то — нет.
Парни засмеялись, и Таха сказал:
— Что ж, пойдемте, взглянете.
Вслед за Тахой все направились к кучке пустых лачуг, остановились перед сложенной из камней хибаркой. Таха отомкнул смазанный маслом замок, открыл дверь, снял щит из досок, плотно закрывавший окошко. Внутри у стены стояли четыре винтовки, два автомата, ящики с патронами, шесть двадцатигаллоновых канистр с бензином; лежали мины, сваленные кучей штыки.
Читать дальше