Виктор Мартинович: Сфагнум

Вспотев, Выхухолев отступил. Он прикрыл дверь с «кирпичом», на цыпочках вышел из магазина и быстрым шагом двинул в сторону «газика». Расположившись в машине, среди знакомого, как запах нелюбимой жены, бензинового амбре милиционер ощутил настойчивое желание завести двигатель и уехать к чертям в Глуск. Сесть в отделении над кроссвордом и сидеть так, пока не проснутся коллеги. А там уж всем вместе компанией вернуться в Малиново.

Отсюда, из «бобика», магазин выглядел тревожно: его неестественно белый кирпич смотрелся, как вставной зуб на щербатой челюсти окрестностей: вокруг располагались замшелые хаты, шифер которых едва проступал из-под мшистых наростов. Церкви в Малиново никогда не было, и почему бы не предположить, что в магазине завелась нечистая сила?

Выхухолев понял, что струсил, и разозлился на себя. Он вызвал в голове образы Васьки Жабоеда, Симы, Кабана: больше всех злил сейчас Кабан — худощавый, шатающийся, с нечистым лицом, с губами, полопавшимися от пьянства, как кожа раздавленного апельсина.

— Во народ! — повторил Выхухолев, обошел машину, открыл заднюю дверь, вытащил шлем и бронежилет и стал, пыхтя, их надевать. Всем, кто хотя бы раз надевал на себя бронежилет на тесемках в одиночестве, хорошо известно, как унизительно это занятие. Он закрепил броню спереди, но до задних бретелек рука дотянуться никак не могла. Время от времени он поглядывал в сторону двери, надеясь на то, что его копошение выманит злодея, и тут, у двери, Выхухолев его и примет, пусть даже автомат не заряжен. Но злодей не выходил, бронежилет перекосило, а в каске он чувствовал себя глупо: не мальчик уже в каске бегать.

Больше на бронежилете завязывать было нечего. Нужно идти. Выхухолев вытянул вперед автомат, передернул затвор, стараясь производить при этом как можно меньше шума, и двинулся. Стыдно признаться, но его ноги весьма ощутимо дрожали. Тихо открыв входную дверь, он снова оказался в предбаннике, мучительно созерцая зеленую стрелочку и красный знак «кирпича». На всякий случай очень громко передвинул скобу предохранителя, прокомментировав:

— Боевые. Очередь.

Наконец, как бы смирившись с мыслью, что его, наверное, сейчас зарежут, а хуже ничего с милиционером его лет произойти не может в принципе, Выхухолев изо всех сил ударил ногой по двери, обозначенной «кирпичом», и ворвался в полутемный магазин. Тут он обнаружил сразу две вещи, которые были в равной степени удивительными. Во-первых, он увидел перед собой очень худого растерянного пса, который с остервенением дожевывал палку сухой колбасы. Судя по ошметкам, которыми был забросан пол, палка была отнюдь не первой.

Второе, что обнаружил Выхухолев, было телом мужчины, на вид — 25–30 лет, склонный к полноте, волосы каштановые, одет — джинсы или брюки темного цвета, майка, рубашка (расстегнута), чуть повыше поясницы — самодельная повязка из разорванной кофты или ветровки, пропитанная кровью сзади и спереди (два пятна диаметром 10 см), засохшая кровь возле живота, смерть наступила около двух часов назад. Рядом — непрозрачный полиэтиленовый пакет с надписью «ГУМ 60 лет». Мужчина лежал в позе эмбриона, его лицо было повернуто к двери и оскалено ввиду одеревенения мышц челюсти. Кажется, еще в этот момент Выхухолев услышал мух, или ему это только показалось, что услышал — что-то ползало по лицу трупа, но смотреть не хотелось. Вообще-то мух должно было быть немного: весь магазин был завешан липучками от насекомых.

Прилавки были нетронуты. Тысячелетняя пыль лежала на трехлитровых банках, на штабелях печенья «Василек» комбината «Слодыч», на прозрачных двухкилограммовых пакетах с гречихой, овсянкой, пшенкой, сахаром, солью. Молчаливым постовым стояла в красном углу надувная лодка «Нырок» — давняя мечта Выхухолева. Ее наполовину спущенный вид не убавлял торжественности. Теснились керосиновые лампы, и тут же, рядом, громоздились резиновые сапоги разных размеров — черные, зеленые и даже розовые для девушек нежного возраста. Висел портрет президента. Стояли велосипеды «Орленок» и «Аист» Минского велозавода. Прилавок с хлебом был пустым: хлеб в Малиново завозят из Глуска раз в неделю, и это единственный случай, когда вся деревня собирается побалагурить в очереди. Переполох царил только среди колбас: несколько палок в открытом лоточном холодильнике были пожеваны в клочья, еще несколько — надкусаны, на других виднелись отчетливо различимые следы собачьих лап. Выхухолев открыл контейнер кассы — Катька-магазинщица оставила ключ в замке, растяпа, так вот, выручка за вчерашний день была не тронута. Надо было вызывать наряд, организовывать понятых, но причастность к сцене смерти гипнотизировала Выхухолева.