Виктор Мартинович - Озеро Радости

Июльский полдень золотой. Гостиная, о степени достатка хозяев которой можно судить по ее исполинским размерам, — а ведь есть еще флорентийский руинный мрамор на панелях стен, напольная мозаика со сценой охоты Геры, аукционные античные капители по углам.

За окнами — волшебный сад, возможно тот самый, который видела через крохотную дверцу одна девочка в английской сказке. За разделочным столиком на барном стуле сидит Дюймовочка. Она одета в нарядное платьице, слишком, пожалуй, нарядное для того, чтобы сидеть в нем за разделочным столиком. Рукава ей коротковаты, кружевной воротничок затерся и пожелтел. Возможно, это единственное платье, из которого Дюймовочка пока не выросла.

Девочка сосредоточенно колет острой рапирой айсберг твердого швейцарского сыра, покоящийся на огромном серебряном блюде. Дюймовочка не выглядит голодной, кажется, у нее просто такая игра: терзать сыр, дробить его на кусочки, растирать эти кусочки в мелкую труху.

В глубине интерьера — работающий телевизор. Он выглядит более одушевленным, чем завернутая в халат женщина, полулежащая перед ним в кожаном кресле. По телевизору показывают комедийный стендап — немного похожие друг на друга актеры разговорного жанра смешат публику немного похожими друг на друга шутками. Время от времени раздаются взрывы хохота — зал смеется. Для того чтобы доказать, что зал действительно смеется, что это не интерпассивность записанного много лет назад хохота мертвецов, камера выхватывает сверкающих зубами веселящихся зрителей.

Женщина внимательно смотрит на экран, но никак не реагирует на происходящее. Она вглядывается скорей в телевизор, чем в то, что по нему показывают. От этой ее сосредоточенности, от того, что она не то что не улыбается, но даже, кажется, не моргает, вокруг нее по интерьеру разливается тишина, такая тишина, что она заглушает и телевизионные шутки, и взрывы смеха, и даже механистический стук рапиры об айсберг сыра.

Вот еще. Я могу различить в этой тишине, в ее сосущем характере, величественную поступь аккордов «Сарабанды» Генделя.

Рапира соскальзывает с куска и с грохотом вонзается в блюдо. Дюймовочка бросает быстрый взгляд на женщину, сомнамбулически молчащую в кресле, так что становится понятно: у телевизора — ее мать, и девочка ждет, очень ждет, что та очнется и запретит ей дробить сыр острой рапирой. Мать на звук не поворачивается и Дюймовочка снова сжимает инструмент в руках. Холодная сталь вспыхивает в лучах солнца хирургическим блеском.

Из коридора, уходящего под пролет массивной дубовой лестницы, слышатся шаги. Они приближаются, но все никак не оформятся в человека.

— Такой вопрос, — спрашивают из темноты.

Ни девочка, ни мама не поворачиваются. Они как будто приучены не подавать голоса в этом доме.

Из коридора выныривает человек. Он одет в синюю робу и усы брата Марио. В телесной конституции он как-то коротковат, как будто дизайнерская студия специально выпустила его для интерьеров класса «люкс», дабы своим пребыванием рядом с альковами и прочими местами, где обретаются полуобнаженные нимфы, он не распалял ревность владельцев альковов и полуобнаженных нимф. Мужчина функционален, он весь — как стоящая в углу и дожидающаяся, когда ее разложат, стремянка.

— Хозяюшка? — спрашивает он, пытаясь понять, есть ли в гостиной люди. Видно, что это не первая комната дома, в которой он ищет хозяюшку.

Женщина продолжает молчать. Дюймовочка сосредоточенно колет сыр. Мужчина выходит из-за лестницы и обнаруживает сидящую перед телевизором. Он улыбается и начинает тараторить:

— Ах, вот вы где! А тут заплутался чуткенцию. Хожу, хожу, уже и на третий этаж поднялся, и в цоколь заглядывал, а вы, значит, тут себе молчите, ну что ж, бывает, и помолчать хочется, видно сиеста у вас, да? Полуденный отдых, как в Испании! Я недавно в Испании был, так у них…

Он умолкает. Ни девочка, ни ее мать не оборачиваются на его слова. Он меняет тактику:

— Я спросить хотел, по интерьеру… Просто совет нужен, как делать, потому что непонятно. Потому что можно и так, и так.

Женщина заметно напрягается, но не поворачивает головы и продолжает смотреть в телевизор. Брат Марио теряется, он не может понять происходящего. Он вглядывается в детали этой сцены, и мы буквально видим, как работает мозг: его глаз замечает, что женщина полулежит на хозяйском кресле, так что это не прислуга, он отмечает, что рядом с ее рукой лежит пульт и что кожа подлокотника протерта, так что телевизор она смотрит тут не первый месяц, она не гость, не гость. Наконец, он замечает на безымянном пальце ее руки обручальное кольцо, узнает его и подходит вплотную к женщине, застывая в шаге от нее.