Валентин Новиков - До первого снега

Все удивленно озирались, с удовольствием усаживались за столики, обедали осторожно, стараясь не насорить.

Когда в черной засаленной спецовке вошел бульдозерист Беленький, буфетчица беспокойно оглянулась на чистые столы и ковровую дорожку.

Беленький остановился в дверях, снял кепку и воскликнул:

— М-м-мать честная! К-к-как на п-п-пасху! — Он немного заикался. Особенно, когда был возбужден.

Взяв хлеба, колбасы и стакан чая, он присел на корточки у стены возле двери.

— Вот молодец, — похвалила его буфетчица. — Только к стене-то не прислоняйся.

Беленький отодвинулся от стены, но на ней уже четко отпечаталась его спина.

— И чтой-то это ты как трубочист всю дорогу! — разозлилась буфетчица. — На всей стройке нет такого грязного, как ты. Мордой, что ли, работаешь?

Рабочие за столиками притихли.

— Д-должность т-такая, — пытался отшутиться Беленький. Этот человек никогда ни с кем не скандалил.

Не знаю, как в этот момент у меня вырвалось:

— Его-то грязь ненадолго, до бани…

Буфетчица среди воцарившейся тишины в упор посмотрела на меня тяжелым взглядом, но ничего не ответила, лишь быстрее заработал в ее руке длинный нож, резавший колбасу.

Хонин нахмурился и с заметным раздражением вертел в пальцах вилку, словно не знал, что с ней делать.

— Тебе больше всех надо? — глухо спросил он.

А рабочие долго еще поглядывали то на меня, то на буфетчицу. Некоторые ухмылялись.

Я до этого не раз замечал, что Хонин часто оставался в буфете, когда все уходили. Не ускользнуло от меня и то, что буфетчица никогда не спешила кинуть Хонину сдачу. Когда он говорил с ней, она розовела и забывала про очередь. Даже злившая меня привычка Хонина давить всюду окурки ничуть не раздражала ее. А окурки он давил на столах и стульях в буфете, на стенах, на фундаментных блоках. Сначала осторожно пускал струйку слюны — гасил папироску, — потом с силой ввинчивал ее куда придется. И окурок прочно прикипал.

С Хониным я работал уже полмесяца. На стройке он держался в стороне от других, и работа была у него невидная. Скоро я понял, что и не хотел он быть видным. «Этот сам по себе», — говорили о нем. Никого он особенно не раздражал, да и нравиться, пожалуй, мало кому нравился.

У других стропальщиков дел всегда хватало — не та, так другая работа. Хонин же делал лишь то, что обязан был делать. Он досконально знал свои обязанности: подцепил крючья башенного крана к бадье с раствором или к петлям плиты и — покуривай. Он умел незаметно уходить от сложной или тяжелой работы и, подмигнув, говорил мне на ухо: «Учись». Объяснял, что много на себя берут только дураки.

Он всегда ходил подтянутый и опрятный, никогда не избеган, не замотан. Только и заботы было — клеиться к девчатам. Это он умел…

Пришли недавно на стройку шестеро новых девчонок. Он сразу углядел одну и стал крутиться возле нее: то кинет в рукавичку песку, то в дверях притиснет. Девчонка вспыхивала, лицо ее покрывалось летучими розовыми пятнами.

Я с интересом наблюдал за ним в те минуты, когда Хонину казалось, что он и впрямь «сам по себе». Еще в школе для меня не было более увлекательного занятия, чем разгадывать непонятное в людях.

Незаметно пришел день второй зарплаты. Получать деньги опять поехали в контору стройуправления.

Когда я возле кассы пересчитывал деньги, ко мне подошли Хонин со Спиридоновым.

— Идём скорее! На базу хлебопродуктов привезли бочковое пиво! — Хонин нетерпеливо потянул меня за рукав.

Я стал боком, уперся.

— Да ты, видать, злишься, что у тебя тогда кто-то вытянул деньги. А при чем тут мы? Пойдем, пивка по кружке… Жара. Теперь я сам тебя хочу угостить. Идем, пока туда народ не набежал.

У кассы теснилась шумная очередь. На нас никто не обращал внимания.

— Ну, вот и идите сами. Мне не жарко.

— Да ладно тебе. Говорю — я угощаю…

И вдруг кто-то негромко окликнул Хонина. Он быстро обернулся. Из шумевшей у кассы очереди вышел Водяной, не слеша приблизился к нам. Глаза его весело поблескивали.

Я съежился от дурного предчувствия, крепко сжал в потном кулаке полученные деньги. Ведь говорили же, что Водяной вроде многовато мне выписывает…

— Оставь его, — сказал Хонину мастер.

— Фоми-ич!.. — Хонин слегка коснулся его руки. — Я хочу его пивом угостить. Понимаешь?

— Понимаю. — Водяной поглядел на меня сверху вниз. Увидел, что я крепко держу в кулаке деньги.

— Выпьем пивка, поговорим. Рабочим человеком становится парень, — продолжал Хонин.