Валентин Новиков - До первого снега

— В этом деле сам на себя надейся. Все стропы должны иметь клейма или бирки, а на них выбиты номер стропы, дата испытания и грузоподъемность. Если что, с тебя никакого спроса. А любители орать всегда найдутся. Водяной всегда берет криком да силой. А кран — это кран. Понял? И всякое может быть. Особо следи за исправностью петель на блоках и панелях. Вечно кто-нибудь стоит под грузом. Случись что — стрелочник виноват…

Крановщик Спиридонов, как только выдавалось свободное время, спускался с крана. Вот и теперь он присел возле моего ведра с керосином и завел разговор:

— Все троса смазываешь… Хорошее дело. Смазанный трос — это смазанный трос. А я вот на днях получил со склада новые валенки. — Он не спеша закурил и продолжал: — Как раз по ноге. Весной их и надо брать. Осенью все кинутся за валенками, и аккурат получишь разные. Так-то. Только у них подъем высокий. Хорошие валенки, видать, по начальству разошлись, а рабочему человеку — во! — Он показал кукиш. — Но я сразу смекнул, как увидел их, — он многозначительно подмигнул мне, — взял и наложил в перед и в зад войлоку. Зимой буду через каждый месяц того войлоку помаленьку убавлять…

«Разговоры» у него были бесконечные, он тяготел к обобщениям и аналогиям, умствовал по всякому пустому поводу. Я начал потихоньку соображать, как бы отделаться от него. Выручил меня Хонин. Он подошел и заметил:

— Если ты ему про свои валенки, Илларионыч, то зря.

— Да я про то, как войлок…

— Ты бы не мешал ему работать, Илларионыч. А про валенки, может, как-нибудь в другой раз.

Спиридонов недовольно поворчал и отошел к штукатурам, работавшим неподалеку.

Я присматривался к людям, работавшим на стройке, и думал, какую выбрать профессию.

Всегда на виду был бульдозерист Беленький, добрейший и работящий мужик. Фамилия, правда, у него вроде неуместной шутки — грязнее Беленького я никого не видел. Даже папиросы, которые он всегда носил в кепке, были какими-то пегими. Работал он по полторы, а иногда и по две смены, перемещал валы глины. Лишь изредка, смотришь, остановит свою машину, достанет из засаленной кепки папиросу, покурит, обойдет бульдозер, заглянет в мотор, весело насвистывая, поковыряется там немного и — опять за работу. Казалось, он не знал усталости. Этот молчаливый человек один делал почти всю планировку.

Разнорабочие, хотя к их числу принадлежал и я, интересовали меня меньше всего. Начальство вечно жаловалось, что их не хватает на стройке, но толку от них, по-моему, было мало — появлялись какие-то люди и вскоре уходили, некоторые прибивались к какой-нибудь из бригад, и опять требовались разнорабочие. Бригады в обычном смысле этого слова они не представляли.

Гвоздем стройки стала молодежная бригада монтажников Валентина Михеева. Сам бригадир — молодой, насмешливый — держался уверенно и независимо. Да и все монтажники как-то по-особому ходили по стройке, даже цепи на их монтажных поясах позвякивали с особым шиком. Но и работать, надо сказать, они умели.

Невозможно было оторвать от них глаз, когда в выси яркого весеннего неба они принимали огромные стеновые панели, подаваемые башенным краном, и, чудом держась за что-то там вверху, устанавливали их и прихватывали короткими вспышками электросварки. Люди, такие уверенные и спокойные среди переплетений металла и бетона, казались мне необыкновенными.

Такая работа, я чувствовал, мне пока не по силам, да монтажники, наверно, и не взяли бы меня к себе, я догадывался об этом и не просился пока к ним.

Когда я сказал дома, что подумываю вот, не стать ли монтажником, мама осторожно спросила:

— А что это такое?

Я, видно, объяснил как-то неуклюже, потому что мама и Ольга запротестовали в один голос:

— Разобьется, ты рассеянный!

— Схватишь на ветру простуду…

В общем, до монтажника я не дорос. А другие строительные профессии казались мне неинтересными.

Обедать мы с Хониным ходили в железнодорожный буфет. Туда изредка привозили горячие щи, но второе всегда было холодным. Ни воды, ни соков мы там не видели, зато всегда в изобилии были вина и водка.

Буфетчица разговаривала с рабочими покровительственно, как будто учила уму-разуму. В буфете было грязно, душно. Немытые, засиженные мухами окна не открывались.

Но однажды буфет преобразился. Видно, побывали общественные контролеры или какая-то санитарная комиссия — на вымытом полу появилась ковровая дорожка, на столах чистые скатерки, и что более всего удивило наших строителей, бумажные салфетки в чистых стаканах и кусок мыла возле умывальника.