Сергей Юрьенен - Словацкий консул

Раз высказанное, пожелание моего слушателя-ветерана стало лейтмотивным. Закрывать вас пора. Смотри, напишу в Конгресс. Скучно чего-то слушать стало. Вот бы вам Шмулика! Шмулик бы оживил эфир. Чем именно, ты спрашиваешь? Мог бы, например, вести у вас «Восточно-европейский дневник». Посвященный транзитному периоду. Случаев, знаешь, сколько?

Однажды выходит он из Щирой. Границу пересекает в одном заветном месте между Чопом и Ужгородом. Мешок за спиной набит «Парламентом»… Поляна. Дом стоит. Выходит солдат. Словацкий. Шмулик, который наблатыкался по-нашему: «Пан, закурить нема?» Тот говорит, что не курящий. Спроси, мол, там — внутри. Шмулик вваливается со своим мешком, а там полна столовка погранцов. Все хавать перестали, смотрят вопросительно. Шмулик, не теряясь, свой мешок развязывает и начинает обход столов. Каждому по блоку. Так не только его не посадили, еще и накормили, ешь не хочу!

Теперь через ту заставу свободно носит.

А как сексуальный вопрос решает! Гений мысли. Раз в одну влюбился, а девка ни в какую. Сто баксов — не иначе. С пенсии дал я Шмулику, который купил в разменном пункте у черножопых доллар. Один. Пририсовал где надо два нуля. Она, конечно: «Снова ты, Шмулик? Деньги вперед!» А сама, дура, в международных финансах ни хера не понимает. Увидела, что сто, услышала, помачкав, что хрустит, а не как с цветной копировальни. Заховала себе подальше, и — что? По-честному. Согласно договору. А Шмулик — он москвич, потребности там развиты. И в хвост ее, и в гриву. За доллар ублажался до зари, пока не завершил. Красавица заснула, он руки в ноги и бежать. Глаза, говорит, ой, у нее красивые. Не глаза, а очи. Особенно когда снизу, с коленей, на него глядит, орудуя при этом. Но это, правда, не в столице было. Потому что наши в Братиславе Шмулику дают за так. Умеет их разжалобить…

Несмотря на весь мой скептицизм, я все же позвонил в Братиславу по приложенному к рассказу номеру:

«Пан Шмуэль?»

В ответ мне буркнули по-словацки с нашим акцентом. Тогда сообразил. Сказал, что от Лавруши.

«А спрашивает кто?»

««Свобода»… В смысле — радио».

Фирма известная и вне подозрений, что выдаст источник (мне лично тут хоть крысу загоняй). Поэтому на том конце решили не темнить:

«На проводе. Что вы мне хотите предложить?»

Но от проекта «восточно-европейского дневника» отказались наотрез. «Я лучше бы про джаз?» Я с сожалением вздохнул. Вакансия забита.

«Что ж, понимаю… Парижский ваш дэ-эс… Могу ли я подумать?»

«Естественно, пан Шмуэль…»

На последнем письме из Братиславы марка была с лицом Лавруши. Бело-сине-красный флажок с гербом страны (крест с двумя горизонтальными перекладинами посреди трехгорбой горы). И усатый портрет отправителя…

Потратив столько денег и труда на изготовление персональной марки, Лавруша ограничился записочкой по пунктам:

«Сэр!

Коротко: 1) Пересылаю Колино письмо. 2) Я жив-здоров, работаю (по-черному) в области полиграфии: печатаем для австрийцев книги в Словакии. 3) Давно тебя не слышал по радио. Если 4) заработаю до августа деньги, то свалю в Россию к родителям и на море в Сочи — баб потрахать, водки попить. 5) Телефон мой отключен, скоро будет «mobil» — сообщу. 6) Черкни, адрес на конверте. Волочаев Лавр. 01.06.99».

Приложенное письмо прочитал я тоже с интересом. Колик, ныне большой человек в лермонтоведении, задавал Лавруше вопрос из Пятигорска: «Где ты, на исторической родине или в стране пребывания?»

Далее начинался Колин юмор: «На один твой вопрос могу ответить сразу: пиво «Гопак» стоит у нас 5 руб. 50 коп. за бутылку 0,5 литра. Ответы на остальные потребуют от меня полгода упорной работы…»

Лавруша (как я понял) интересовался — не нужны ли Пятигорску переводчики. Были нужны, когда шла война, отвечал на это Колик. Для обслуживания журналистов и для писания еле зных прошений беженцам — на получение въе здных виз. Но теперь…

«В Пятигорске каждый второй человек с высшим образованием носит в кармане диплом нашего иняза… Все цивилизованные языки, включая, итальянский, к сожалению. Чтобы представить, насколько плотно все забито, скажу, что мой школьный учитель немецкого был кандидат наук и племянник знаменитого переводчика Лозинского. Все, кому хотелось и моглось, уехали. Надо ли идти встречь волны? Человеческие мотивы остались прежними, но механизмы их реализации несколько претерпели. Постперестроечная жизнь в России ждет своего Шекспира. Деньги-то здесь есть, но наскоком их взять нельзя. В среду надо врастать…»