Харри Мулиш - Зигфрид

По краю обширного учебного плаца выстроились казармы, столовые, гаражи и административные здания. Под сенью флага со свастикой и черного флага СС — шеренги солдат в касках, они движутся слаженно, как единый организм, как части тела их шефа, когда он выступает перед публикой. Пройдя через гимнастический зал, Фальк с мальчиком спускаются вниз по лестнице, направляясь на подземное стрельбище. Фальку приходит мысль: «Ну и что из того, что он в последний раз сейчас видел солнечный свет?» Стальная дверь, главная цель которой хранить шефа в те часы, когда он занят раздумьями всемирно-исторического масштаба, закрывается за ними.

— Место здесь, пожалуй, неподходящее для детей, — говорит дежурный оберштурмфюрер.

Проверяя посреди всего этого шума и гама выданный Миттельштрассером документ, он с сомнением качает головой:

— Впрочем, в Германии сейчас везде Бог знает что творится.

Возможно, Миттельштрассер тоже участник заговора, а может, и нет — Фальку это безразлично. Зигги в восторге от грохота в бетонированном зале, он что-то крикнул, но Фальк не смог разобрать, что именно. В начале самой большой дорожки полигона, протянувшейся примерно на сотню метров в длину, в резком электрическом освещении, залегли с рокочущими пулеметами в руках в полном боевом обмундировании двое рядовых, инструкторы следят в бинокль за результатами их меткой стрельбы. На второй дорожке, той, что покороче, стреляют из винтовок, на третьей, самой короткой, — никого нет. Проходивший мимо унтершарфюрер, бросив взгляд в сторону Зигги, крикнул:

— Что, и этот призыв уже набран?

Фальк достает свой заряженный пистолет калибра 7,65 и дает Зигги посмотреть карабин с патронами. Он встает, широко расставив ноги, берет пистолет в обе руки и делает выстрел, пуля попадает в живот манекена на противоположном конце дорожки — манекен сгибается пополам. Зигги восторженно кричит:

— Можно мне тоже выстрелить разок, можно мне тоже?

Мира больше нет. Нет, это неправда. Ничего больше нет. Фальк опускается на одно колено и показывает, как держать пистолет. В шутку он наставляет дуло в лоб Зигги. Тот смеется, и Фальк нажимает на курок.

Весь забрызганный кровью, он тупо смотрит на то место, на котором только что играла улыбка Зигги. Никто ничего не видел и не слышал. Он закрывает глаза, пистолет медленно опускается, до тех пор пока дуло не касается неподвижного тела и в голове не начинает стучать: «Нет, это не я его убил, а Гитлер. Не я — Гитлер. Я. Гитлер».

Гертер сидел до этого, наклонившись вперед, опираясь локтями на колени и прикрыв руками глаза. Когда наступило молчание, он словно очнулся ото сна. Комната словно потеряла реальные черты. Во дворе лаяла собака. Фальк тоже открыл глаза; руки его дрожали. Гертер заметил, что он, несмотря на опустошенность, испытывает сейчас облегчение. Страшная история, которую он только что рассказал, все еще больше запутывала, но также служила доказательством своей правдивости: иначе все звучало бы более гладко. Он не мог оторвать взгляд от правого указательного пальца на руке Фалька, которым тот пятьдесят пять лет тому назад спустил курок, также ему стоило труда не смотреть на фотографию на телевизоре. Зигфриду Фальку шел бы сейчас шестьдесят первый год, не зная своего происхождения, он в определенные дни навещал бы вместе с женой и детьми в «Эбен Хаэзере» родителей.

Фальк встал, чуть приоткрыл дверь в спальню и снова сел. Может быть, он до этого говорил так тихо, чтобы Юлия не услышала еще раз то, что она и так знала. Через некоторое время она вошла в комнату и спросила:

— Может быть, вы хотите по бокалу вина?

Да, вино было бы сейчас кстати. Ему хотелось в эту минуту напиться, чтобы спастись, вырваться из этого замка с привидениями, как окрестил его Фальк, рядом с которым жилище графа Дракулы показалось бы идиллической дачей, — но в то же время он знал, что это ему, равно как и Фалькам, вряд ли удастся. Подлинное местонахождение виллы, похоже, уже невозможно отыскать — все заросло деревьями и кустарниками, которые обшаривают заезжие туристы, — но все это в действительности, а не там, где оба они только что побывали.

Они молча пили дешевое белое вино из супермаркета, чересчур сладкое, — такого вина не следует пить больше одного бокала. Гертер чувствовал, что говорить теперь придется ему, но что можно было добавить к сказанному? Он покачал головой:

— Я никогда не сталкивался с настолько шокирующей историей, в которой так много белых пятен. Я готов повторить лишь то, что сказал раньше, господин Фальк. У меня нет слов.