Рубен Ишханян - Тюрьма для свободы

Они смотрели друг на друга, будто находясь наедине, не замечая Йохана. Смотрели в глаза, не боясь того, что именно в эти минуты душа готова переселиться из одного тела в другое. Чувствуя в себе прилив теплоты, слыша пульсацию сердца, вздыхали глубоко и спокойно, ни в чем не стесняя себя. Так надо было. Задумано кем-то третьим, кто смотрит на них со стороны, будто на полотно, на котором двое, застывши без каких-либо признаков жизни, стоят прямо напротив друг друга. Но их взгляд такой живой, что кажется, еще немного и они оживут, скажут и услышат слова, которые, не завися от их желания, витают в пространстве, кружатся рядом с ними, готовые прокрасться в глубину их существования, а после вырваться, получив звучание, смысл, став замеченными и понятыми. Вдруг, сами того не ожидая, они нарушат тишину, царившую вокруг, и кто-то из них скажет или промолвит, прошепчет еле слышно, но так, чтобы можно было различить слова. Это будет тот, кто старше, почему-то именно ему могло прийти в голову сказать это: «Единство в нас самих. Говорят, Бог един, хотя и у него есть три лица. А у нас их всего два, понимаешь два меньше чем три. Значит наше единство оправдано!» И тогда непременно услышит: «Да, мы были единым целым. Но скоро все закончится. Я не хочу, чтобы все заканчивалось». Завяжется диалог, и будто невзначай, не совсем вникая в суть, третий скажет. «Есть начало, должен быть конец». Тогда двое, не двигаясь, не меняя положения лица и направления взгляда, попросят третьего рассказать о чем-то, что там, в том мире происходит. И тот, кто услышит, смотря на них, пожелает вспомнить все то, что было когда-то с ним, пока не явился сюда. Третий будет вспоминать каждый прожитый день, деля свою жизнь на четыре равные части: детство, отрочество, юность и молодость. Зрелость есть лишь воспоминание о пережитом.

Каким был Йохан на самом деле, ему самому было неизвестно. Когда ему исполнилось сорок, умерла жена. Врачи сделали неправильную операцию. Хотел подать в суд, да только понимал, что ее этим не вернуть. Врачи признали свою вину, попросили прощения, да только и этим делу не поможешь. Она оставила ему семилетнюю дочку, за которой стала ухаживать мать Йохана, пока он работал и приносил деньги домой, чтобы прокормить семью. Женщины его стали мало привлекать, не до них было. Лишь порой желал женской ласки, но до серьезных отношений никогда не доводил.

Любил свою дочь и ощущал себя плохим отцом. Именно тогда, когда он смотрел на нее, по-отцовски крепко обнимал, когда она засыпала, положив голову ему на плечо, возникало непреодолимое чувство вины. Без жены он понял, что должен для своей дочери быть отцом и матерью, делать все, что та только захочет. Говорили, что Йохан сильно балует свою дочь. Ругали его за это, мол, не сумеешь предотвратить и уберечь ее от зла, потому как придет время, и она сама пожелает избавиться от доброты и тепла, которые он ей все время дает.

Когда дочери исполнилось пятнадцать лет, она стала себя вести по-другому. В ней заговорили гормоны. Стала встречаться с разными парнями. Иногда домой возвращалась очень поздно. Он не мог отругать ее, рядом с ней становился очень мягким. Это делала бабушка, которая порой запирала ее и не разрешала выходить из дома. Тогда дочка лежала часами на кровати в наушниках и слушала «хеви-метал». Громко, искусственно делая хриплым свой тонкий и нежный голос, начинала петь на иностранном языке. Мата, встречающегося в этих песнях, не стеснялась. Знала, что отца рядом нет, а бабушка настолько в этом деле не разбирается, что для нее неважно, о чем поется в песне. Главной бедой для бабушки было то, что вместо музыки внучка слушала какофонию. Удивлялась, как такое вообще можно слушать. Учитывая, что бабушка была в свое время достаточно талантливой пианисткой, ее отношение к тяжелому року становится более понятным.

Теперь Йохан сидел и смотрел на своих сокамерников, но ничего не видел. Ему захотелось поспать. Был очень утомлен. Попросил их позволить ему прилечь и отдохнуть. Эрл понимал его. Спустился, показывая, что он может подняться на верхние нары. Он так и поступил. Стоило ему прилечь, как Сиеста овладела его рассудком. Заснул крепким сном, но снов не увидел.

Когда Йохан проснулся, то рядом уже никого не было. Он лежал на кушетке. Голова сильно болела. Казалось, ударился обо что-то тяжелое. Чувствовал себя ослабленным, и каждое движение ему удавалось сделать с трудом. Дыхание было учащенное, сердце пульсировало где-то в ногах. Думал о том, как трудно ему открыть глаза и увидеть окружающее. Всегда боялся ослепнуть. Термин «ложная слепота», который так часто употреблялся в последнее время не только научными деятелями, но также фантастами, не давал ему покоя. «Куб Неккера, куб Эшера, интегральные кубики, двухэтажный куб — это оптическая иллюзия, ошибка в зрительном восприятии», — разъясняли ему, в желании успокоить. Но на самом ли деле все это можно было воспринимать как проблемы со зрением. Почему находились предметы, которые то и дело исчезали, а потом появлялись? Почему человек может искать и не найти предмет, который лежит прямо у него под носом? И теперь, после пробуждения он чувствовал себя ослепшим. Ощущение, что на глазах образовалась пелена, и потому все было во мгле…