Исмаиль Кадарэ - Генерал армии мертвых

Генерал не ожидал, что их появление произведет такое впечатление. Он настолько растерялся, что поначалу все видел смутно, как в тумане — словно искры из глаз посыпались от сильного удара по голове.

Кто-то усадил его за стол, кто-то взял у него шинель, и он, благодарно кивнув кому-то, пробормотал несколько слов.

Только когда вновь гулко зарокотал барабан, и запиликала скрипка, и снова начался танец, он стал понемногу приходить в себя. Затем он услышал мелодичный звон стекла, и кто-то рядом сказал на его языке: «Нужно чокнуться!» Он последовал совету, выпил. Тот же голос принялся что-то объяснять, но генерал был еще не в состоянии ясно воспринимать окружающее, он и сам не мог понять, отчего он так растерялся.

Теперь свадьба ожила, как огромное существо, бесформенное и могучее, оно дышало, двигалось, бормотало, танцевало и одурманивало все вокруг горячей, опьяняющей и мутной страстью.

Прошло немало времени, прежде чем генерал окончательно пришел в себя. Тут только он заметил, что мальчишки не сводят с него восторженных глаз. Они наклонялись друг к другу, показывая пальцами в его сторону, и что-то пересчитывали, наверное, золотые пуговицы или его генеральские нашивки, потому что потом они спорили друг с другом, покачивая головами.

Первый, кого он выделил из толпы, был тоже военный — солдат без фуражки. Ему объяснили, что это брат невесты и именно из-за него откладывали свадьбу, ждали его возвращения из армии. Солдат смеялся, болтал с девушками.

Затем генерал разглядел всех остальных: стариков с огромными усами, сидящих, скрестив по-турецки ноги, на миндере, [20] Деревянная лавка вдоль стены. степенно беседующих, дымящих длинными трубками; невесту, одетую в белое, очаровательно разрумянившуюся от смущения; жениха около нее; сбившихся в кучки девушек, хихикающих и шепчущихся по углам; молодых парней, затягивающихся первыми в своей жизни сигаретами; бойких смуглых музыкантов; снующих из комнаты в комнату озабоченных женщин и, наконец, одетых в черное старух с мрачными лицами мучениц с древних, выцветших икон.

Генерал только разглядывал всех и совершенно ни о чем не думал. Он пил ракию и все время улыбался, сам не зная, кому и чему улыбается.

Я не знаю, из какой ты армии, потому что я никогда не разбиралась в военной одежде, а теперь я уже слишком стара, чтобы научиться этому, но ты иностранец и служишь в одной из тех армий, что приходили нас убивать. Тебя научили проклятому ремеслу завоевателя, и ты один из тех, что сделали меня больной сумасшедшей старухой, которая ходит на чужую свадьбу, сидит в углу и неслышно разговаривает с тобой. Никто не слышит, что я тут бормочу, потому что у всех большая радость, и я не хочу портить другим веселье. И потому, что я не хочу портить им веселье, я сижу здесь в углу и шевелю губами, тихо проклиная тебя, совсем тихо, чтобы никто не слышал. Я хочу знать, как ты посмел прийти на эту свадьбу, как тебя только ноги послушались и принесли сюда. Сидишь тут за столом и улыбаешься, будто придурок. Вставай сейчас же, бери шинель и уходи в дождь — туда, откуда пришел. Неужели ты не понимаешь, что ты здесь совершенно лишний, будь ты проклят?!

Женщины продолжали петь. Генерал почувствовал, что в груди у него разливается тепло. Он словно купался в огнях и звуках, как в теплом душе, смывающем с его тела могильный тлен, запах разложения и смерти. Генерал пришел в хорошее расположение духа. Ему захотелось побеседовать с кем-нибудь. Он поискал глазами священника. Тот сидел напротив за столом, сидел, не глядя по сторонам.

Генерал наклонился к нему.

— Видите, как здесь хорошо?

Священник промолчал.

Генерал почувствовал тревогу. Чужие взгляды впивались в него, словно стрелы. Они вонзались в карманы, в пуговицы, в погоны и лишь изредка — прямо ему в глаза. Темные и тяжелые стрелы мужчин и легкие, быстрые, скользящие стрелы девушек.

«Словно раненая, но гордая птица, ты полетишь…»

— Это очень занятно, верно? — снова спросил он священника.

Но священник опять не ответил ему. Он быстро взглянул на него и отвел глаза.

— Эти люди нас уважают, — сказал генерал. — Мы им внушаем уважение, хотя мы и были врагами… Смерть везде уважают… Война уже давно закончилась, — продолжал генерал. — Кто старое помянет… Я уверен, что никто на этой свадьбе не видит в нас врагов. Посмотрите, как все веселятся.

Священник промолчал.

Похоже, он чувствует себя здесь не в своей тарелке, подумал генерал. А я — здесь в своей тарелке или нет? Трудно сказать. Но лишние мы или нет, уйти мы уже не можем. Легче подняться под пулеметным огнем, чем встать сейчас, взять шинель и уйти в дождь с этой свадьбы.