Исмаиль Кадарэ - Генерал армии мертвых

Эксперт вышел из здания правления.

— Вы будете ночевать вот здесь, — и показал на небольшой дом с балконом.

Через десять минут генерал уже стоял на маленьком балконе, облокотившись на деревянные перила. В комнате священник распаковывал чемодан. Дом был двухэтажный, с двориком, а с балкона видно было село. Генерал слышал звон ведер, голоса женщин, набиравших неподалеку воду из колодца, мычание коров, голоса играющих мальчишек. Где-то включили радио. В домах зажглись огни, электростанция монотонно гудела.

И эта ночь прошла бы так же, как и остальные ночи, если бы генерал просто подышал перед сном воздухом, наполненным характерным ароматом албанских сел, легким, почти неуловимым ароматом, который генерал легко узнавал теперь среди множества других запахов. Священник пошел разузнавать о полковнике Z, а генерал, облокотившись на балкон, смотрел на женщин, набиравших по очереди воду из колодца. Все было бы как всегда, и ничего не произошло бы, но где-то вдали на другом конце села вдруг послышались звуки барабана и скрипки, сделавшие ночь таинственной и прекрасной.

Генерал узнал свадебный барабан. Он читал в книге об Албании, что албанские крестьяне обычно устраивают свадьбы осенью, после завершения уборочных работ. Уже второй год они ездили по албанским селам осенью, как раз в сезон свадеб. Сейчас уже приближалась зима, и это была, очевидно, одна из последних свадеб, которые по тем или иным причинам были отложены. А недавно, когда они только отправились по этому маршруту, свадьбы играли почти каждый день.

Генералу нередко приходилось слушать по ночам, как вдали рокот барабана пробивается сквозь шелест дождя и пиликает скрипка, то радостно, то печально, так, как играют обычно в этих местах. Насколько же чужим может быть человек в другой стране, думал он. Более чужим, чем деревья, растущие вдоль дороги, несмотря на то что они деревья, а не люди. И уж, конечно, более чужим, чем овцы, пастушьи собаки и телята с колокольчиками на шее.

Итак, и этот вечер прошел бы как любой другой вечер, если бы генерал просто сидел и слушал звуки вечернего села, а потом священник рассказывал бы ему, как он пошел в клуб, уселся за столик с крестьянами и стал спрашивать их о полковнике Z. Но это был последний вечер, и генерал почти не слушал, что говорил ему священник. Настроение у генерала было прекрасное.

— Ну ради бога! Хватит об этом! — перебил он священника. — Нам нужно немного отдохнуть и развлечься. Вы ничего против не имеете?

Священник не ответил.

— Какой прекрасный сегодня вечер. Немного музыки, немного коньяку…

— Пойти все равно некуда, — сказал священник, — здесь нет никаких заведений, кроме клуба кооператива. А вы отлично знаете, что у них за клубы.

Но генерал не слушал его.

— Мы гордимся своей миссией, не правда ли? Вы сами это говорили. А сегодня мы ее успешно завершили. Я хочу отдохнуть, послушать музыку, сходить в театр. Вы говорили, что свадьбы у них похожи на спектакль, верно? Или вы рассказывали о похоронах? Не важно. Важно то, что я хочу сегодня вечером развлечься. Если бы сегодня были похороны, мы пошли бы на похороны. Разве нет? Или вы думаете, я спасовал бы перед этими крестьянами? Кроме того, вы говорили, что албанцы невероятно гостеприимны, так что, в сущности, мы ничем не рискуем.

Не дожидаясь ответа, генерал накинул дождевик и вышел.

Священник последовал за ним.

Свадьбу играли в центре села. Еще издали они увидели яркие огни, в ярких пятнах света дождь, казалось, шел еще сильнее. Несмотря на непогоду, двери дома были распахнуты, и на широком крыльце стояли люди. Все время кто-то входил и выходил, весь переулок был оживлен, полон шорохов и непонятных звуков. Они молча шли вдвоем, закутанные в черные дождевики, и в переулке слышны были их шаги — тяжелые и широкие шаги генерала, ступавшего прямо по лужам, и легкие быстрые шаги священника.

Они на мгновение остановились у порога, обе створки дверей были распахнуты; на крыльце празднично одетые парни курили и тихо разговаривали. Они вошли внутрь; генерал — первым, священник — за ним. Коридор был полон людей — женщин и галдящих ребятишек. Барабан смолк, и слышны стали голоса мужчин. В коридоре произошла небольшая заминка: кто-то поспешил в дом, сообщить об их приходе, и к ним вышел старик, явно удивленный. Он приветствовал их, приложив руку к сердцу, помог им снять накидки, которые повесил возле крестьянских гун. Когда они вошли в большую комнату, сопровождаемые хозяином дома, все оживились, стали перешептываться.