Черной формы, кажется, нет, вспомнил генерал. Или, точнее, теперь нет, потому что раньше ее носили фашисты.
В центре парка, возле круглой танцплощадки, были свалены в груду мокрые стулья, и опустевшая площадка казалась большой и печальной. Вокруг того места, где располагался оркестр, лежали листья, и дворник метлой сметал их в кучу.
— Что со мной? — повторял про себя генерал, спускаясь к завтраку.
— Вы неважно выглядите, — сказал ему священник, когда они сели за стол. — Вам надо отдохнуть.
— Мне действительно нехорошо, — сказал генерал. — По-моему, вчера вечером я вас нечаянно обидел. Приношу вам свои извинения, я был пьян.
— Ерунда, — добродушно сказал священник.
— Мерзкая погода, а?
— Может, мне лучше отправиться завтра одному? Думаю, на побережье поиски будут намного легче, чем в горных районах, — сказал священник.
— Я тоже так думаю.
— А вы немного отдохните. Хорошо бы вам вечером сходить в театр или в оперу.
— Я плохо сплю, — сказал генерал. — Мне нужно пить люминал.
Они вышли на бульвар и стали прогуливаться по широкому тротуару, под высокими елями. Мимо них стайками проносились юноши и девушки, похоже, студенты университета, спешившие на занятия.
— Что же это за чертова работа нам досталась? — сказал генерал, словно продолжая прерванный на полуслове разговор. — Мне было бы легче разбирать египетские пирамиды в поисках еще не найденных фараонов, чем извлекать из этой земли останки наших солдат.
— Вы об этом слишком много думаете, — сказал священник. — Может, потому и чувствуете себя неважно.
— Война здесь была непохожа на обычные войны, — сказал генерал, — потому что она шла здесь не на фронтах. Она проникала в каждую клеточку этой страны и поэтому была совершенно особой.
— Албанцы словно созданы для войны, — сказал священник. — Война, подобно алкоголю, отравила их кровь, и поэтому она здесь была действительно ужасной. И вот еще в чем дело. Войны между разными народами всегда были и будут. Но есть народы, которые по некоторым причинам, и здесь главную роль, без сомнения, играют особенности их психики, формировавшейся в течение многих веков, воюют с чрезмерным усердием. Эти-то народы самые опасные.
— Вы уже как-то развивали эту мысль, — сказал генерал.
— Да, я помню.
— Опять вы оседлали своего конька. Вы случайно не увлеклись, как я, научными исследованиями?
— Нет, — сказал священник, — но это интересный аргумент в споре, может, я наскучил вам, повторяясь?
— Ничуть, — сказал генерал. — Я слушаю вас с удовольствием, ваши рассуждения о психике албанцев, об их воинственности мне интересны.
— Это в самом деле интересно, — сказал священник. — История албанцев была историей непрерывных войн. Патриархальные горцы, буквально до вчерашнего дня жившие в каменном веке, всегда воевали самым современным оружием. Представляете, какой контраст?! Я уже говорил вам, что без войн и без оружия этот народ выродился бы, у него постепенно отмерли бы его корни и в итоге он исчез бы с лица земли.
— А благодаря оружию и войнам он расцветет?
— Они так думают, но на самом деле из-за оружия они вымрут еще быстрее.
— Вы считаете, что война для них — своего рода утренняя гимнастика, чтобы улучшить кровообращение и прочистить легкие?
— В какой-то степени да.
— Значит, с оружием или без этот народ обречен на вымирание?
— Похоже на то, — сказал священник. — Исконную привычку албанцев к войне их сегодняшнее правительство возвело в принцип своей политики, их соседям необыкновенно повезло, что албанцев всего два миллиона.
Генерал закурил.
— Вы помните песни, которые пели рабочие, когда мы ночевали в палатке, в горах? Сколько в них печали и тоски!
— Помню, — сказал генерал, — такое трудно забыть.
— Они поют в основном о разрушении и смерти, — продолжал священник. — Даже их национальный флаг символизирует кровь и траур.
— Вы так увлеченно рассказываете! — воскликнул генерал.
— Я давно интересуюсь этим, — ответил священник. — Оскар Уайльд писал, что представители низших классов испытывают потребность совершать преступления, потому что преступления доставляют им сильные ощущения, которые нам, остальным, доставляет искусство. Это высказывание вполне можно отнести к албанцам, только слово «преступление» нужно заменить на слово «война» или «кровная месть». Но будем объективны, албанцы как таковые не преступники. Да, они совершают убийства, но совершают их в соответствии со своими древними обычаями. Кровная месть у них — это как театральная пьеса, написанная по всем канонам трагедии, с прологом, нарастающим драматизмом и эпилогом, в котором смерть обязательна. Их кровная месть, словно бык, сорвавшийся с привязи, который крушит все на своем пути. А они еще вешают этому быку на шею множество побрякушек и украшений, чтобы получать от смерти также эстетическое наслаждение.
Читать дальше