Игорь Неверли - Сопка голубого сна

Но целью его походов туда были не глухари и не рябчики, а соболи. Не рыжие, а черные, со светлым пятнышком на груди, иногда даже с оранжевым пятнышком, за которую купцы платят сверх обычного. Он знал по опыту, что соболь исчезает молниеносно и стрелять его очень трудно. Иногда можно даже услышать его гневное ях-ях, вух-хух и ничего в том месте не обнаружить. Только собака способна его загнать в нору под землей, которую можно обложить сетью. И Бронислав носил с собой сеть. Еще надежнее были силки с беличьей тушкой или другим куском мяса и с льняными оческами, пропитанными медом. На такую приманку соболи попадались изо дня в день по одному, по два... Иногда попадались лисы, однажды лиса откусила себе пол-лапы и оставила ее в силках. В память о людской подлости.

В один из дней Бронислав отправился за соболями не поверху, а низом. Восточносибирская тайга отличается от западной тем, что она светлее, в ней нет такой скученности и мрака, деревья растут свободно, почти как в парке, и обзор намного больше. Он увидел косулю, мелькнувшую меж деревьев. Выстрелил. Странная оказалась косуля, когда он рассмотрел ее вблизи. Величины обычной, но задние лапы длиннее передних, как у кенгуру. Мех темно-коричневый, с множеством светлых пятен. Хотя и самец, но рогов не было, зато с верхней челюсти свисали вниз два саблевидных клыка, больше чем в палец длиною... Бронислав догадался, что это кабарга, реликтовый вид семейства оленей. Он разделывал добычу осторожно, чтобы не задеть мускусной железы — Николай говорил, что она очень ценится, используется в парфюмерии и медицине.

Бронислав ходил и к западу от дома, чтобы ознакомиться с местностью. Однажды он отправился вдоль ручья по течению в белую тишину тайги, лишь изредка нарушаемую стрекотом ореховки или постукиванием дятла. День выдался на редкость погожий и теплый для декабря, было всего несколько градусов мороза, и Бронислав даже вспотел в своей заячьей кухлянке. Около места, где ручей прекращал свое течение и высоким водопадом вливался в реку, он вдруг услышал такое радостное и беззаботное пение птицы, что решил подкрасться и посмотреть, кто это заливается так, словно на дворе не зима, а май. На камне у воды сидела оляпка, которую в этих краях называли водяным дроздом, с темно-коричневой спинкой и белой грудкой, и, задрав кверху клюв, самозабвенно вытягивала трели, в то время как другая оляпка проворно ныряла под водопад, до тех пор пока не выловила бармаша, маленького белого рачка, который очищает реки, выедая падаль, и которого, в свою очередь, поедают омуль и жирная пресноводная сельдь. С бармашом в клюве она подсела к поющей оляпке, та замолкла, и обе принялись дружно на камне лакомиться рачком.

Внезапно лесную тишину разорвал бешеный лай. Он доносился оттуда, где бегущий впереди Брыська остановился, дожидаясь хозяина. Бронислав кинулся в ту сторону, а там уже кипел бой. То ли Брыська напал на семейство рысей, то ли они на него — самец с самкой и двое малышей. Один рысенок взвился вверх с прокусанным горлом, но на спину Брыське прыгнул самец, впиваясь зубами в загривок, а самка готовилась к прыжку, все сбились в комок, не поймешь, где рысь, где собака. Нельзя стрелять, пронеслось в голове у Бронислава, только ножом... Он выхватил нож и с размаха вбил его в рысь, вцепившуюся в брыськин загривок, вбил в позвоночник у самой шеи, где сходятся нервы. Рысь свалилась на землю, как мешок с песком, а двое оставшихся, самка с малышом, скрылись в заснеженной чаще прежде, чем Бронислав успел сорвать с плеча «Парадокс».

Разгоряченный Брыська дышал тяжело, из разорванного загривка хлестала кровь. Бронислав скинул кухлянку и шерстяной вязаный жилет, снял рубашку, изодрал на полосы и перевязал Брыське раны. Потом оделся, погладил его:

— Ну что, Брыська, добежишь до дома?

Брыська лизнул ему руку, давая понять, что дела его не так уж плохи.

Убитого Брыськой рысенка Бронислав оставил лисам на съедение, но старый самец оказался великолепным серо-коричневым пегим зверем больше пуда весом, и Бронислав закинул его за спину и понес, надеясь, что кровь с кухлянки удастся потом отмыть.

В углу кухни соорудили Брыське постель, а Николай смазал ему растерзанный загривок мазью из своей аптечки, заверяя, что это снадобье из кедровой смолы, смешанной с медвежьим салом и растертой хвоей, лечит любые раны человека и уж тем более собаки.

С той поры Бронислав ходил на соболя с Найдой, принесшей от Брыськи щенков. Умная и отлично выдрессированная собака знала свои обязанности, не лаяла без надобности, и Бронислав предоставлял ей полную свободу. Каждое утро они отправлялись по верху плоскогорья, проверяли силки, вынимая попавшихся соболей и кладя свежую приманку, после чего Бронислав пятился, веником заметая свои следы. Возвращались они низом, шагая по-охотничьи неторопливо и глядя в оба. Дичи было много. Бронислав на обратном пути пристреливал то куницу, то лису. Несколько раз слышали предостерегающий зов изюбра — кию-у-у-у-у, кию-у-у-у-у... Однажды была возможность его пристрелить, но Бронислав не стал. Зачем? Мяса у них было вдоволь, а оленьи рога ценятся только в мае.