Игорь Неверли - Сопка голубого сна

Собака не лаяла, но дверь распахнулась, и на улицу выбежали оборванец с топором в руке и другой, повыше, босой и лохматый, оба бородатые, один рыжий, другой черный, рыжий с топором схватил лошадь под уздцы.

Брыська заурчал и хотел кинуться, но Бронислав его остановил:

— Брыська, ко мне! А ты брось топор!

— Я, что ли?

— Брось топор, не то...

Рыжий увидел нацеленное на него ружье и оскаленную собачью морду. Бросил.

— Я хотел только коня отвести, а то сюда нельзя...

— Это можно было и без топора сказать. А почему к вам нельзя?

— Потому... Зараза потому что!

— Холера?

— Может, холера, может, тиф... Убирайся, пока живой!

В окне мелькнула еще одна взлохмаченная голова и тут же исчезла.

— А деревня далеко отсюда?

— Здесь нет никакой деревни.

— Тогда я остаюсь. У меня в санях больная жена, и нам надо где-то переждать буран... Эй, чернявый, открывай сарай!

Черный бородач, отбежавший было к сараю, открыл ворота.

Бронислав въехал. Здесь было тихо и пусто, как будто сюда и не заходили никогда. Он осмотрелся и вышел на улицу. Те двое стояли там же, где раньше.

— Значит, так. Мы останемся здесь и в вашу избу, где зараза, заходить не будем. Нам от вас ничего не надо, у нас есть все свое, а за ночлег заплатим вам рубль.

— Покорнейше благодарим, ваше степенство, рады служить... Не нужно ли вам воды?

— Да, вода для чая пригодилась бы.

— Лешка, слыхал? А ну, мигом!

Бронислав остался у сарая, поджидая его. Он внимательно озирался по сторонам, лицо у него было сосредоточенное, напряженное.

— Пожалуйте,— сказал чернявый, ставя перед ним ведро воды. Он был взволнован, явно хотел что-то сказать, но молчал и только одной босой ступней тер другую.

— Благодарю,— Бронислав пожал ему руку, отметив характерный металлически-серый оттенок кожи, какой оставляет работа со свинцом. Взглянул в измученные, огромные глаза, сверкающие на не бритом уже много месяцев лице, и добавил: — Я умею благодарить за любую услугу.

Тот хотел ответить, но из глубины двора позвали «Лешка!». Бронислав посмотрел вслед убегающему бородачу и отнес ведро в сарай.

— Послушай, не зря ли мы здесь остановились? — спросила Надежда, явно взволнованная.— Изба на отшибе, а эти дикие лица очень подозрительны.

— Нет, дорогая, тебе кажется, это просто очень бедные люди,— нарочито громко ответил Бронислав, давая понять, что и стены иногда имеют уши.— Скажи лучше, женушка, чего бы нам поесть?

Так они начали беседовать в двух диапазонах — громко для посторонних и тихим шепотом друг для друга: ты права, это фальшивомонетчики — что они делают? — рубли — откуда ты знаешь? — я видел во дворе сломанную формочку, ну и руки этого чернявого — что же делать? — ничего, будем вести себя как ни в чем не бывало, но надо быть начеку...

Так, разговаривая, они приготовили, а вернее разогрели, обед, попили чаю, а поскольку в чайнике осталось немного кипятка, Бронислав решил побриться — за четыре дня у него отросла изрядная щетина. Он достал бритву, мыло, кисточку, побрился, умылся, и тут прибежал чернявый.

— Простите, ради бога, мне неловко просить, но не одолжите ли вы мне бритву? — спросил он громко и быстрым шепотом добавил:

— Умоляю, побрейте меня, я в это время все расскажу.

— Ты же знаешь, что жену и бритву никому не одалживают... Но так и быть, садись вот сюда, на пенек, я сам тебя побрею. И постригу, пожалуй. Наденька, поищи ножницы...

— Мне просто стыдно, что вы, ваше степенство, прикасаетесь к такому грязнуле...— сказал чернявый, и тут же шепотом: — Увезите меня от них, спасите!

Таким образом, за стрижкой и бритьем Бронислав узнал, что те двое держат его здесь насильно, отобрали ботинки и паспорт, чтобы он не мог убежать, чистый паспорт человека, который никогда не привлекался к суду, для них на вес золота — они фальшивомонетчики, делают из свинца «серебряные» рубли, а его теперь подослали выведать, не заподозрили ли приезжие чего-нибудь...

Бронислав закончил стрижку и бритье, и, хотя был взволнован услышанным, все же перемена, происшедшая во внешности парня, его ошеломила.

— Иди сюда, Надя, посмотри, какой красавец! Надя встала, подошла.

— В самом деле!

На пеньке сидел юный Иисус Христос с византийских икон, с оливковой кожей, иссиня-черными, слегка вьющимися волосами, нежным маленьким ртом, изящным орлиным носом и томным взглядом миндалевидных глаз.

— Клянусь, я не такой, как они. Я издалека, из Варшавы...

Тут Бронислав догадался, откуда этот акцент и эта внешность. Он вспомнил свои детские игры во дворе с еврейскими мальчишками и выкрикнул единственную, запомнившуюся ему с той поры фразу: