Петер Эстерхази - Harmonia cælestis

Славный малый, обаятельный персонаж девятнадцатого столетия, сошедший со страниц Дюлы Круди; он немолод, от пьянства раскис как котлета, лицо обрюзгло, волосы истончились и поредели, да он их еще и красит, зубы в запущенном состоянии. И пусть не введет никого в заблуждение упоминание Круди, это вовсе не значит, что он — джентльмен. Иногда он бывает ужасен, вульгарен, зловонен, убог, мой отец, обаятельное дерьмо. (Слышали бы вы только, как он на вечеринке говорит какой-нибудь незнакомке, милая, с каким довольствием я бы вас вы…, и слова его звучат умиленно, тихо, чисто и весело, словно ангелы легкокрылые, что, собственно, и ужасно. Женщина, к которой он обращается, смотрит на него с немым восхищением или, если и в самом деле ей от него ничего не нужно, весело смеется и пожимает плечами. Напиваясь, он становится все более непотребен, но и в этом своем непотребстве остается любимым моим отцом. Нам приходилось спать вместе? задавая такой вопрос, он не паясничает, не провоцирует вас, заметно, что спрашивает он серьезно, его волнует, как это было и было ли.) Мой отец весь в деталях. («Твоя мать меня била, когда я не мог ее…, когда не хотел с ней ложиться».)

Мой отец — кулинар от Бога, он сочиняет вкусовыми рецепторами; как иные, читая ноты, уже слышат музыку, так он, глядя на рецепт, смакует блюдо. (Его замыслы отличаются не только размахом и радикализмом, но и в исконном смысле этого слова хорошим вкусом. Он опирается на традиции тем, что плюет на них.) Мой дедушка отказывается есть его стряпню. Кто сегодня готовил? первое, что спрашивает он, возвращаясь домой. Наш сын, с гордостью отвечает бабушка. На что дед молча поворачивается и отправляется ужинать в соседнюю корчму, где еда отвратительна. Мой отец, смеясь, пожимает плечами. Они ужинают вдвоем с матерью. Ты прекрасно готовишь, сынок, гладит бабушка его по руке. Тот отдергивает ее. Я знаю.

Когда моя мать стала членом семьи моего отца — что до отца, то он членом ее семьи никогда не стал, да и стать не мог, не могло быть об этом речи, — дядя Питю, дядюшка моего отца по материнской линии, а также владетельные князья, его братья, и младшая сестра, настоятельница девичьего монастыря Пресвятой Марии, призвали к себе мою матушку, учительницу в желтом ситцевом платьице, с тем чтобы без околичностей просветить ее, с кем она живет / будет жить (с моим отцом). Ибо мать моя, по всей видимости, не знает, не может знать, с какой жемчужиной венгерской истории связала свою судьбу. Высший гений и моральный авторитет. Любимец Миклоша Зрини. Плюс победитель в битве при Эсеке. Наследственный властитель Шопрона. Наследный княжеский титул и право браковенчаться с принцессами из монарших домов. Моя мать то смеялась, то серьезно кивала. Вот привязались-то, мудаки. Она слушала распростертых над нею черных мужей с понимающим видом. Она не совсем понимала, чего они так боятся ее, но, как бы там ни было, отыгралась на моем отце, победителе в битве при Эсеке, на всю катушку. Однако со временем быстро все поняла.

Средний рост исландцев, вычитал где-то мой отец, составляет 182 сантиметра, то есть вероятность того, что человек в Исландии имеет рост 172 или 192 сантиметра, одинакова. Когда в Клуже (он же Коложвар) я стоял за хлебом, я видел поверх голов начало очереди. Что было бы со мной в Рейкьявике? Я не буду сегодня вставать, кротким тоном объявил он матери, не хочу идти в очередь. Моя мать невозмутимо продолжала паковать вещи. На сей раз она не сказала ему, как бывало раньше: Милый, ты — 193 сантиметра, с некоторой вероятностью.

В молодости нам кажется, что все проблемы с отцом мы решили, не то что списали его, но смирились, или надеемся, что успеем еще разобраться с ним, или не надеемся ни на что, понимая, каков он (отец): каков есть, таков есть. Но когда вам перевалило за сорок, вы вдруг снова задаетесь вопросом: что он за человек, этот мужчина? Голод по отцу. Желание сформулировать его. Дать моему отцу имя. Вы чувствуете, как иногда на глаза наворачиваются слезы. Пожизненный танец сына с отцом. Перед тем как он умер, на ночной кухне сын моего отца пытался найти точки соприкосновения их чувств, наклонялся над ним, сидевшим, словно король (и неспособным признаться в том, что жизнь его потерпела крушение), хотел протянуть ему руку помощи, хотел было обнять, но мой отец не хотел отвечать взаимностью. Он застыл в своей оскорбленности. Роль моего отца играл легендарный актер Йожеф Тимар.