Петер Эстерхази - Harmonia cælestis

В лето 1917-е, то есть в самое время, ибо тогда все закончилось и тогда же все началось, в имении Фелшёгалла моему отцу явилась дева (конкретно — Мария) и поведала ему три тайны, последнюю из которых он должен был обнародовать в 1960 году. Однако открытие третьей тайны не состоялось из-за вмешательства Ватикана, каковой, дабы не задевать самолюбие Яноша Кадара, уберег мировую общественность от пророческого предвидения о конце советской империи. Тайна первая, с некоторым автобиографическим подтекстом, повествовала о том, что всем грешникам уготовано место в аду. Вторая предсказывала возвращение России на путь истинный. Чтобы воспрепятствовать распространению разного рода сплетен о предостережениях, содержавшихся в третьей тайне (слухов о конце света в 2000 году и т. п.), Ватикан в прошлом октябре счел необходимым через епископа Ратцингера, главу Конгрегации вероучения, довести до сведения моего отца, что тайна утратила актуальность, более того, никакой тайны не существует. Мой отец никак не мог это уразуметь — хотя знал, что если уразумеет, то жизнь его будет легче, да только не мог и все тут, — однако Ратцингер был толковый малый и как следует все ему разъяснил.

В Румынии построили копию моего отца. Почему выбор пал именно на него, сказать затруднительно, хотя факт, что среднестатистический аристократ меньше подвержен национализму и антисемитизму, чем прочий народ, — и вовсе не потому, разумеется, что аристократы лучше других, что они более уравновешенны или щепетильны, дело не в этом, а в том, что названные круги никогда не пересекались с их собственным, крепостной он и есть крепостной, неважно, венгр он иль румын, а с евреями аристократы дел не имели, ибо долгое время деньги для них ничего не значили, и без денег можно было оставаться богатым. Основная примочка состоит в том, что внутри этой хренотени, воспроизводящей параметры моего отца в масштабе 1:10, в точке воображаемой вертикали, отстоящей на одну треть от вершины, проявляется действие чудотворной энергии. Модель, сооруженная в Питешти, в десятикратном увеличении точно повторяет пропорции моего отца. Ожидающие очистки сточные воды циркулируют в ней по сети протяженностью в 1300 метров. Многочисленные «чудеса» начинаются уже здесь: хотя канализационная сеть открытая, никаких неприятных запахов в утробе моего отца не чувствуется, напротив, работающие здесь люди уверяют, что временами — по совершенно непостижимым причинам — ощущают аромат свежескошенного сена. Если б вы только видели, какие гримасы корчит при этом мать! Персонал же клянется — чтоб сгорели в аду их родители, — что с тех пор как они здесь работают, их здоровье заметно улучшилось, возросли социальные выплаты, увеличился ВВП, словом, был сделан рывок навстречу Европе. По единодушному мнению посетителей — моя мать здесь, опять-таки, исключение, — при входе в моего отца вас охватывает эйфория, все представляется вам в розовом цвете, как будто вы перед этим забили косяк. Папаша, блин, ты гигант! В точке, отстоящей на треть от вершины, для желающих подкачаться работники установили удобное кресло. Моего отца избегает всякая тварь вроде крыс, мышей и даже мух с комарами. Находясь внутри (моего отца), можно предсказывать землетрясения. За много часов до недавних сейсмических аномалий в Румынии дыхание моего отца настолько ионизировалось, что флюоресцировало в темноте. Ученые говорят также, что помещенное в упомянутой выше точке лезвие безопасной бритвы вновь становится острым, продукты не портятся, отработанные масла очищаются, в бензине увеличивается октановое число, а у женщин с точностью до одного дня восстанавливается меноцикл. Несмотря на все эти очевидные факты, нет никого, кто занялся бы ими всерьез. Такова уж судьба моего отца. Он словно никак не может угнаться за своей жизнью. Ему даже подумалось, что, видимо, это «нет» и есть его жизнь. Нет, нет, нет: yes.

Эврибади вэлкам! Независимо от того, посетили ли вы моего отца впервые или бывали в нем уже много раз, добро пожаловать в наш многострадальный и любвеобильный край. Мы, сыновья моего отца, искренне рады приветствовать наших гостей. Мой отец издавна славен своим радушием, он просто восхитителен, о чем знаем не только мы, но и всякий, кто более или менее часто бывает в нем, чтобы вновь насладиться живописным ландшафтом его чела, его чистыми мыслями, истоки которых уходят в глубины Средневековья, или просто ищет отдохновения в идиллических закоулках его души и тела. В прошлом столетии краевед Элек Феньеш писал о моем отце: «Сия местность весьма любезна жительствующему здесь народу, ибо она благодатна, приятственна и, по мнению обитателей, наипрекрасна во всей провинции». Сего мнения придерживаемся мы и сегодня. Однако на протяжении веков мой отец никогда не был изолированной фигурой, а составлял — как в экономическом, так и в культурном смысле — органическое единство с окружающими его помещиками, крепостными, люмпен-пролетариями и прочим людом. Мы от души рекомендуем его всем, кто не знает (не знал, не мог знать) его, равно как и тем, кто прекрасно знаком с его физическими, душевными и интеллектуальными качествами. При этом мы помним также о вечных странниках, которые могут здесь оказаться проездом. Возможно, им тоже удастся приметить какую-то черточку моего отца, неисправимо ехидный прищур его глаз, табачный оттенок зубов, мальчишескую стройность бедер, набухшие вены на икрах, симпатичную мускулистость шеи с мужицким, можно сказать, бронзоватым отливом или аристократическую старомодность некоторых его выражений, уравновешенную неизменной вселенской иронией, а также его молчание, непонятное и даже загадочное, словом, нечто, что может вывести их из состояния сплина и скрываемого под маской скуки ужаса. Мой папочка тоже шлет всем привет, поцелуи. И фотографию нашего мэра (но это в следующий раз).