Петер Эстерхази - Harmonia cælestis

— Так готовы вы умереть за родину, или, может, я ошибаюсь?

— Готовы, Папочка, мы готовы. — Мы вот-вот заревем, потому как готовы-то мы готовы, но умирать все равно не хочется. Наш отец, напротив, опять веселеет.

— Вот и ладненько. И мы все встретимся с вашей сестренкой на небесах, или, может, я ошибаюсь?

— Нет. Да. Ой-ой. Встретимся.

Мой братишка стоит, прислонившись к ножке стола, и спит. Отец берет его на руки, проходит, шатаясь, по комнате — похоже, настоящий мадьяр не шатается только во время присяги — и кладет его на кровать рядом с Мамочкой. Я тоже забираюсь в кровать, Папочка, не раздеваясь, падает рядом со мной. Я надеюсь, что он обнимет меня, иногда такое случается, но вместо этого он напевает себе под нос «Родди МакКорли» и разговаривает с сестренкой, второй близняшкой, которой нет.

— О малышка моя курчавая, голубоглазая радость моя, я одену тебя в шелка, облачу я тебя в парчу, укутаю тебя бархатом, и пойдем мы с тобой в «Савой».

Отец умолкает, однако не спит, я слышу, что он не спит. За окном уже брезжит рассвет, когда я, наконец, засыпаю.

Хуже всего, когда вмешивается наша мать.

— Вы хотя бы невинных детишек в покое оставили!

Она сидит за кухонным столом и дрожит, ее влажные волосы свешиваются на лицо, лицо тоже мокрое.

— Да ложитесь вы. Как вам только не стыдно над невинными издеваться! — В таких случаях мы — невинные, в других никогда.

Она идет к нам и уговаривает нас лечь в постель.

Мы не шевелимся, мы всё знаем, точнее, мы знаем не всё и именно потому боимся, мы ничего не знаем; еле заметно мы все же шевелимся, чтобы мать не подумала, что мы на стороне отца. Ночью мы ни на чьей стороне, во-первых, потому, что просто не узнаем родителей (впечатление, будто они играют — и здорово — какие-то роли), а во-вторых, потому, что мы все равно проиграем, один из родителей обязательно нам отомстит, отец сразу же, непредсказуемо и беспощадно, а возмездие матери за измену, более изощренное, последует завтра, одно хуже другого, но и другое не легче.

Вообще-то, это противоборство нас разделило. Кто куда, сестренка тянулась к отцу, брат — к матери. Осознанным выбором, четкой или хотя бы нечеткой позицией назвать это было нельзя, просто каждый имел своего фаворита. Я склонялся то на одну, то на другую сторону. Любовь сравнивать невозможно. И моя ситуация не станет более однозначной, если я схитрю и переверну вопрос, спросив себя не о том, кого я больше люблю, а о том, кого больше мне не хватает.

Мне не хватает всех.

— Ну-ка, ну-ка, куда навострили коньки! — грозно говорит отец. — Я хочу, чтобы они стояли здесь. Я хочу, чтобы они готовились к тому дню, когда Венгрия станет свободной. Вы не встревайте, ложитесь спать, вы — святая! А этим детям предстоит нести священное пламя дальше! Или, может, я ошибаюсь? — Мы не всегда отслеживали конец высказывания. — Или, может, я ошибаюсь?

— Да. Нет. Предстоит.

— Брысь в постель, ваш отец сумасшедший!

Мы не шевелимся, только делаем вид, что пошевелились. Папочка одевается.

— Не вздумай уйти из дома! — вскакивает наша мать. — Не вздумай уйти, иначе тебя ожидают печальные времена.

— Ах, бедные времена, — обматывая вокруг шеи шарф, ухмыляется Папочка. Он смотрит на нас и мрачнеет. — И бедная наша страна.

Между тем мы стоим почти навытяжку, почти не шатаясь.

— Пойте. Пойте. Я сказал, пойте!!!

— Не буду.

— Пойте, иначе вас ожидают печальные времена.

— Не делайте этого, Матика.

— Не называй меня Матика, бляха…

— Господи, помоги.

— Не поминайте Господа всуе и не ревите. Пойте. Слышите?! Я повторять не намерен. Не плачьте. Я помогу… Не ходи, миленок, в Пецель. Ну, повторяйте. Повторяйте за мной: не ходи, миленок, в Пецель… Повторяй же, стервоза, а то…

— Не ходи, миленок, в Пецель.

— Отлично, мой ангелочек.

— Не называйте меня ангелочком.

— Почему это, ангелочек, мне нельзя называть тебя ангелочком?

— Называйте так… своих шлюх.

— Хорошо. Ангелочек. Тогда продолжайте!

— Я не знаю.

— Как это вы не знаете! Все вы прекрасно знаете, вы же святая женщина.

— Пожалуйста, Матика, прекратите.

— Там у девок пизды с перцем!

— Нет.

— Там у девок пизды с перцем!

— Это мерзость!

— Что я сказал?!

— Там у девок… пизды с перцем!

— Прекрасно, мой ангелочек. А теперь, будь умницей, обе строчки!

— Не ходи, миленок, в Пецель: там у девок… пизды с перцем.

— Пизды! Четко произноси. Как положено.

— Пизды.