Александръ Дунаенко - Есть ли жизнь на Марсе?

Ведь ежечасно, ежеминутно умирают, уходят под землю эшелоны людей. В муках, страданиях. Учёные изобретают эликсиры бессмертия. Но, когда, например, из стволовых клеток секвойи, выделят, наконец, драгоценный экстракт, смерть человечеству всё равно останется нужна. Жизнь — это такая человеческая работа. И от неё тоже устают. Её прекращают, когда работа, которую отдельный человек должен был проделать на земле, оказывается закончена. Это естественно.

Со старостью происходит ощущение необходимости ухода. Круговорот жизни уже не приносит новых открытий. В какой-то момент наступает ощущение просмотра фильма, который киномеханик склеил на кольцо, а сам ушёл, забыл о своих зрителях…

Старики, ещё, бывает, здоровые, в здравом уме и светлой памяти, начинают вредничать. Они придумывают тысячи мелочных замечаний для своих детей, чтобы сделать сосуществование поколений невыносимым. У них нет на сей счёт никакого злого умысла, старики исполняют это на уровне подсознания. Пришла их очередь освободить место для внуков и правнуков. И дедушки-прабабушки делают всё, от них возможное, чтобы их уход был менее болезненным. Чтобы горе утраты их, самых любимых, самых близких, не захлестывало тех, кому нужно идти по жизни дальше…

В идеале смерть стариков должна вызывать не горе, но — облегчение. Тесно было в такси вшестером. Двое вышли. Хорошо-то как стало!..

Вот и выходит, что смерть — благо, и без неё никак нельзя.

Единственная, блин, проблемка — умирать больно. В космос летаем, из сои мясо научились делать — от настоящего не отличишь, а умирать без боли не получается.

Просто наука ещё всерьёз этим вопросом не занималась. Не ушли пока дальше примитивной эвтаназии.

Но эвтаназия — это всё-таки убийство.

Применение этого способа, как ни крути, сродни удушению, расстрелу. Жертва знает, что её должны убить. Пусть мягко, безболезненно, но — убить.

Живодёру, маньяку, насильнику по приговору суда вводят снотворное.

По соглашению врачей и родственников смертельный яд вводят вашему близкому человеку. Да, он больной, он страдает, вы спасаете его от жутких болей, вы даёте согласие.

Возможно, и близкий ваш человек на это утвердительно кивает вам головой.

И ему вводят яд. Как маньяку. Как убийце…

И вот мы вернулись к тому, откуда начали.

Смерть, безусловно, нужна, но переход в иной мир должен быть не просто безболезненным, он должен быть праздничным. Как поездка куда-нибудь на Канары по льготной путёвке.

Вы получаете известие: у вас путёвка! Вы купили миллионную буханку хлеба «Бородинский», а каждому покупателю миллионной буханки хлеба «Бородинский» положена путёвка на Канары.

И, что вы — плачете? Заламываете руки — на кого я вас всех покину?..

Да вы прыгаете до потолка от радости! Вы рассказываете о своём счастье всякому встречному и поперечному!

А все вам завидуют: «Повезло же дураку!..».

И бегут в магазин товаров повседневного спроса, чтобы — так, на всякий случай, — прикупить буханочку «Бородинского».

Но — нет. Не придумали пока праздничного перехода в праздничную жизнь после смерти.

Из года в год переходы совершаются по-старинке: с болью, слезами и безо всякого желания.

Когда человек захотел быстро передвигаться по земле, он придумал самодвижущиеся механизмы. Когда захотел разговаривать на расстоянии — придумал телефон, Интернет. Появляется потребность — что-то обязательно придумывается.

Я об этой человеческой потребности уходить из жизни с удовольствием и без боли давненько раздумывал. Только не знал, что именно у меня получится найти этот замечательный способ.

Вообще-то ни одно открытие не появляется случайно. Ни одна чума. Высшие силы регулируют количество народонаселения на земле. Напускают на людей эпидемии, сталкивают их в войнах… На месте оспы появляется СПИД. Там, где не взрывается бомба, возникает Чернобыль.

Я сделал своё открытие, когда пошёл в поле за телёнком.

Кто-нибудь замечал, как таинственно уходят из жизни кошки? Вот она есть, бегает, мурлычет. И, вдруг — пропала. Вы её ищете кругом, зовёте. Оставляете ей чашечку со свежесваренной мышкой, но — нет вашей Мурки. И нигде нет. Никаких следов. Испарилась.

И, да! Они испаряются! Я увидел это собственными глазами!

Я шёл за телёнком в поле, который по весне пасся недалеко от дома на весенней травке. И увидел соседского кота Корнета. Он сидел и грыз какую-то травку. А Кеншилик его уже двое суток искал. Говорил — пропал Корнет, наверное, собаки разорвали. Нет, не разорвали Корнета. Вот он, в бурьяне сидит, за обе щёки травку уплетает. Я направился к нему, стал звать. Оглянулся на меня лохматый кошак — и опять за своё. Присел я рядом на корточки, а рука моя… провалилась… в ничто… Будто и не было передо мной грязного лохматого Корнета. Более того, через несколько мгновений исчезло и изображение. Корнет пропал, растворился.