Владимир Колковский - В движении вечном

— Хорошо! — сказала Галина Николаевна и удивленно, и одобрительно, когда он закончил. — Хорошо, мы еще побеседуем, а теперь следующий по билету. Романова… вам четверка.

На место Марины рядом с Игнатом подсела уже давно поджидавшая свою очередь рыжеволосая толстушка Аннушка Тарасова. Слегка подрагивая пухленькими пальчиками, она разложила на столе в нужном порядке исписанные листки с подготовленными ответами. Еще раз взглянула внимательно. Наконец, по знаку экзаменатора вскинула рыжую с кудряшками голову вверх, и тот час затараторила звучно, едва разборчиво, с невразумительной дикцией, как бы выговаривая фразы вовнутрь. Теперь Галина Николаевна вслушивалась особо тщательно; слегка прищурившись, она вслушивалась в каждое слово.

Игнат… Игнат, в предчувствиях трепетных ждал.

… И это пришло, это грянуло на третьем дополнительном. Вопрос — пауза. Несколько неуверенных фраз… заминка… молчание… и взгляд! — его читаемый рвущийся взгляд.

— Ну-ка, ну-ка! — вновь, улыбаясь поощрительно, подхватывает Галина Николаевна.

И, спустя лишь минуты, едва выслушав, берет в руки его исписанный листок.

— Безалаберный вы человек, Горанский! — восклицает внезапно.

И разом единым зачет… и экзамен.

На каникулы в родной поселок Игнат приехал в состоянии близком тому, что он испытывал примерно полгода назад, когда получил на руки заветный почтовый листик о зачислении. Он победил! — он победил в дьявольской схватке с всевластной безжалостной ведьмой. Он победил, а, значит, и выжил.

Правда, еще оставалась механика, тот самый пропущенный экзамен. Но неявка эта даже «хвостом» не числилась по-настоящему, ведь на руках было законное оправдание, то есть медицинская справка, добытая в смутные дни на неведомом, загадочном до сих пор «хроническом тонзиллите». Впрочем, можно было попытаться проскочить удачно и этот экзамен в последние дни с другой группой, учитывая в первую очередь на диво покладистый характер экзаменатора: лектор по механике Валентин Дмитриевич, этот улыбчивый «дядечка» лет шестидесяти с добродушным круглым лицом на залысинах слыл на физфаке большим дофенистом и двоек почти не ставил. Однако, как ни странно, именно последнее обстоятельство послужило наиболее весомым аргументом в пользу того, чтобы сейчас не сдавать. «Ай, все равно проблем не должно быть со сдачей, — рассуждал примерно так Игнат. — Вон, какая холява на механике! Даже конспектом дает пользоваться, ребята рассказывали. Сейчас лучше спокойно забыть до поры, все равно, как ни сдай, а с двумя трояками никакая степуха не светит. Вот как приеду с каникул, тогда и займусь».

Итак, взвесив трезво, Игнат решил просто отдохнуть сейчас. Отдохнуть, забыться, отдаться всецело овладевшему им сладостному чувству эйфории. Ведь все повернулось так скоро! — еще за день в той темной, как склеп, цокольной аудитории, казалось, обрушилось в адову пропасть, повергло в прострацию, шок, и вдруг разом единым! Разом единым зачет и экзамен.

Он победил, и он выжил. Он остался студентом и теперь уже студентом «настоящим», как достоин называться каждый студент, одолевший успешно первую сессию.

Стипендия?

Досадно, нет слов. Но тут, тут уж куда лучше взглянуть по-иному. Вот вылет, положим, свершился, и что? — что в этих сравнениях двести рублей?

Дома вечером сели за стол.

В последние месяцы Игнат не бывал в поселке. И это понятно, слишком уж нависало всеохватной тяжестью то, о чем было так много написано в этой книге. По телефону он, конечно, он названивал, но, не вдаваясь совершенно в проблемы, стараясь не волновать. Смысл-то, какой, когда только от тебя и зависит, кто мог помочь? Но теперь, когда на его взгляд все завершилось счастливым концом, переполняя удачей всецело, теперь он не мог не поведать.

День был субботний.

Суббота есть первый выходной день после трудовой пятидневки тяжкой, а это значит, что можно и даже необходимо передохнуть, отойти от забот повседневных, слегка расслабиться. Вот потому-то столь хороши сейчас эти «сто грамм», а в субботу они присутствовали на семейном столе традиционно. Но именно в этот день отец впервые, как вполне взрослому налил и ему. Налил в небольшую хрустальную рюмочку.

И после третьей Игнат уже рассказывал. Рассказывал о своей, как ему сейчас представлялось даже героической борьбе. Он рассказывал во всех подробностях, рассказывал восторженно, даже взахлеб. Он, он победил! — он боролся, боролся изо всех сил и он победил. Он победил, и он выжил, и это нельзя не понять.