Владимир Колковский - В движении вечном

Наша судьба есть исход наших действ в Мирах предыдущих, исход прямой, непосредственный, как следствие самых общих зако-нов. Аналогично и в Мире нашем привычном имеют место истоки, то есть действа наши на каждом шагу. Прижали в припеку по жизни исходы? — вглядись только пристальней в действа былые, наверняка и отыщешь исток.

Говорить о гармонии в подлинном смысле можно только в рамках Мира единого, именно в рамках глобального Бытия в целом.

Тут возникает один важнейший вопрос. Ответ на него давайте поищем в такой аналогии. Вот начало нашего привычного Мира, Мира того, в котором сейчас существуем. Начало Вселенной, Большой взрыв. Были ли абсолютно равные условия в «самом начале» для «всего»?

Нет! — и потому, хотя бы, уже спустя мгновения каждая частица находит свое положенное место. Место вне каких-то «личных желаний», если бы, положим, эти желания у частицы впоследствии возникли. И потому каждая частица находится нынче именно там, где ей положено. Например, сейчас что-то в звездах, что-то в планетах, что-то в пылинках межзвездных и т. д. Исходя из этой аналогии, делаем вывод, что и в Начале глобальном не было равных условий. И потому именно мы все такие разные, и вне наших желаний теперешних личных нынче я — этот, а «я» этот — вон тот.

— Ну и где ж справедливость? — сразу кто-то захнычет, а кто-то засетует. — Вот так гармония! Он на жестянке блестящей, а я на «Оке»…

Но ведь в том-то и дело, что отнюдь не жестянки решают в глобальных критериях. Путь твой к гармонии в Книгах Прописан, вот здесь ты его и ищи. В Книгах Написано четко и прямо, волю имеешь? — исток за тобой. На любом! — на любом этапе Бытия нашего нам подвластна гармония с Миром этим. С волей, положим, в порядке, а с совестью? — ну-ка, ну-ка, пошарь хорошенько внутри.

Что?

Что, братишка, дружок задрожало ретивое? — нет, нет, не сердечко… ты понял, о чем. Вижу, чувствую, знаю, здесь ведь я тоже с тобой заодно. Тот час, ай! — ай, да Бог с ней с гармонией этой, в скверне, братишки, послаще живем… Вот если б то да вместе и с этим… Да только так не бывает, чтоб то вместе с этим, в скверне послаще? — тогда и не сетуй, не хнычь.

Изгибов причудливых, на первый взгляд, совершенно случайных, «непонятых» в том самом «изумительном, нечеловеческом» смысле было предостаточно и в жизни главного героя романа. Тем более изумительно ему сейчас видеть среди изгибов этих житейских свою главную стержневую линию или то очевидное предназначение, для которого он был и послан в жизнь.

То же можешь сделать и ты, достигнув лет достаточно зрелых, также взяв свою жизнь как «прозрачный кристалл на ладонь» для детального рассмотрения. Ведь теперь тебе вовсе не нужно думать-гадать, как повернется, как сложится, потому что главные акты и действа из жизненной пьесы уже позади. Ты можешь сделать это, поскольку у тебя нет причин особых для неискренности, для неискренности с самим собой, по крайней мере. Зато быть в этом смысле искренним с другими, а уж тем более со всем миром дело весьма щекотливое, то дело, за которое возьмется далеко не каждый. Но в данном конкретном случае, в случае главного героя романа дело это уже давным-давно начато, то есть в данном конкретном случае вино уже давно разлито по бокалам, а, значит, в соответствии полном с известным высказыванием, оно и должно быть непременно выпито.

Вернемся в начала, вспомним снова, с чего начиналось. Скажем снова о том, о чем, вроде уже и говорили, но теперь скажем подробнее, потому как цель наша сейчас куда как масштабнее. Тогда ведь целью был выбор главным героем определенного жизненного поприща, будущей своей специальности; теперь же нашей целью является детальное исследование поворотов его судьбы.

Вспомним:

… С первых памятных дней с какой-то инстинктивной необходимостью самым важным для него было претендовать именно на самое высшее, грандиозное, словно это было наиважнейшей и неотъемлемой частицей его души.

Мечты детские, что тогда было в основе? Что тогда более всего представлялось отвратным натуре самой?

Рутина.

Вроде петли удушающей, невыносимой представлялось зани-маться по жизни чем-то черновым, шаблонным, монотонным и однообразным, пускай даже за хороший кусок хлеба. Жизнь единственную, целую жизнь — и вот так? Нет! — он жаждал высокого, он жаждал того, что возносило осязаемо, значимо над мишурой суетной, возносило бесспорно, захватывало дух, представлялось именно тем великим, подлинно значимым, чему и действительно стоило посвятить самозабвенно свои земные годы.