Владимир Колковский - В движении вечном

Какое семейство без ссоры? Случалось такое и у отца с матерью. Переживая, может быть, еще больнее, Игнат тогда даже завидовал сыну этого человека, своему ровеснику. Игнату казалось, что в семействе человека с такой всегдашней добродушной улыбкой раздоры просто невозможны.

Но вот случилась одна из бесчисленных по жизни классических вариаций на тему двух гоголевских «иванов». Аналогично повздорив по мелочи, прежние друзья закадычные разошлись и разошлись навсегда. Больше Игнат никогда не видел дома среди гостей Валерия Степаныча. Дома среди гостей больше никогда не видел, однако тот был школьным учителем, и, начиная с восьмого, преподавал у них в классе. Теперь Игнат снова наблюдал этого человека, наблюдал на уроках почти ежедневно, но теперь даже представить невозможно было, что это тот самый Валерий Степаныч, тот самый, в расплывчатых маслянистых глазках, круглолицый добрячок с всегдашней радушной улыбкой.

Впрочем, мы уже упоминали ранее несколько раз по сюжетной необходимости этого человека. По сюжетной необходимости напомним в двух словах и сейчас: «невысокий он был, коренастый, морщинистый, весь всегда словно наэлектризованный…», — да, да, школьное прозвище у учителя Валерия Степаныча было «Дикий».

Подобно и Круглова Галина Петровна вне статуса всевластного вузовского преподавателя (в обозначенных нами рамках) вполне могла показаться совершенно другим человеком. Впрочем, метаморфозы подобные есть самая обычная проза житейская. Вот, кажется, по жизни милейший, добрейшей души человек, когда вне обязательств взаимных, а попади к нему в лапки… Узнаешь.

И Игнат знал! — знал, каким совершенно другим человеком могла быть Галина Петровна с другой стороны. Знали это и многие его новые приятели, а в студенческой нынешней иерархии точно такие же сачки и двоечники.

Где-то к началу третьего месяца учебы пришло ясное понимание, что дальше так тянуть нельзя. Грозовые свинцовые тучи текущих реалий нависали все круче, фатальней, неотвратимей. Лавинный нескончаемый поток новой информации давно превратился в непосильную невразумительную тяжесть, и просвета малейшего не ожидалось никак. Наоборот, крепло все сильнее лишь осознание того, что к началу сессии положение только ухудшится, хоть это уже и не имело особого значения, как не имеет никакого значения парочка лишних блинов для штангиста на неподъемный снаряд.

— Миллион туда, миллион сюда…, - говорится по жизни в таких ситуациях.

Хуже некуда была и текущая успеваемость, а за постоянные пропуски занятий неоднократно вызывали в деканат.

Итак, угроза вылета после первой же сессии становилась все реальнее. Такая перспектива теперь представлялось не в пример катастрофичнее, чем даже не поступить когда-то. Новый «дамоклов меч», возникнув незамедлительно, не успел даже толком нависнуть, он уже терзал, резал вживую. Возвратиться после триумфа победы вот так на провалах в родной поселок под насмешки и зубоскальство исподтишка бывших завистников представлялось теперь не иначе как подлинным адом.

Понимая четко, что скользит все стремительней и неотвратимей по на-клонной плоскости, Игнат вдруг спохватывался. Ситуация была предельно ясна. Или жестокая борьба за выживание, или… в отстой. Необходимо было действовать и действовать незамедлительно.

Однако с чего начать? Как раз это и было понятно. Очевидно со слабейшего звена. Начать подвижки с того, что даже чисто интуитивно представлялось сейчас наиболее труднопреодолимым.

Круглова.

Впрочем, и помимо всякой интуиции оценочная статистика на практических по математике выглядела наиболее удручающей. Вызовы к доске следовали раз за разом, а в результате:

— Са-а-вершенно неверно! — снова и снова, словно обухом топорным по уху, снова все надежды и помыслы стремительно вниз и снова очередной «неуд» в журнал.

Конечно, проблемы с решением задач были и были немалые. Но что-то, опять же, где-то на уровне интуиции подсказывало, что вовсе не это в данном случае определяет. Определяющим здесь является не само умение по факту, нет! — а именно то возникшее с первых занятий, осязаемое явственно, почти органическое чувство неприязни.

И начать надо именно с этого. Надо попытаться как-то наладить. Подойти, довериться в планах, объясниться.

И вот однажды после занятий Игнат подошел впервые к ней. Подошел к ней, этой самой грозной представительнице свирепой троицы, подошел, колеблясь, с робостью понятной. Он подошел лишь с крупицей крохотной надежды, но… но произошло поразительное! — как неузнаваемо может преобразиться человек в зависимости от того, какая из двух сторон его духовной сущности вдруг выглянет наружу.