Владимир Колковский - В движении вечном

— Старая дева! — бормотнул в сердцах однажды-то некто из записных оболтусов, получив вновь на руки зачетку без заветной росписи.

И, уже ступив в коридор, из открытой решительно настежь двери аудитории с изумлением вдруг услышал вослед:

— Старая, но… не дева!

Теперь о Кругловой.

Так уж вышло, что о третьей представительнице вышеназванной троицы мы говорим в последнюю очередь, однако называлась она факультетскими оболтусами всех времен и мастей непременно самой первой. И это было отнюдь не случайно. Ведь даже хронологически Анцыпина и Ходорович если и случались студенту, то случались уже позже — Круглова Галина Петровна возникала с самого первого семестра, с самых первых шагов за чертой, тот час за порогом в эту новую загадочную жизненную реальность, которую еще только предстояло познать. Представала сурово первым и наисерьезнейшим испытанием в этой новой незнакомой жизненной рощице («рощице» именно в сравнении с «лесом» тем первичным, изначальным), когда вчерашний школьник, а нынче студент не успевал даже слегка оглядеться среди незнакомых «деревцев».

Как и Анцыпина, Круглова также вела практические занятия по высшей математике, но только на первом курсе. Впрочем, не только единством предмета преподавания, но и типом внешности обе представительницы женской части свирепой троицы виделись тогда весьма схожими Игнату. Необходимо подчеркнуть, что речь здесь идет именно о типе внешности, ведь лица у них различались крепко, да и возрастом Анцыпина смотрелась лет на двадцать постарше, но неказисты фигурой, сухощавы, желтолицы и крайне неулыбчивы были обе. В дополнение к этому, что неизменно подчеркивали с особым ехидством факультетские всезнайки, Круглова также никогда не была замужем, точно также она была и бездетна. Но если какую-то кроху, пускай и немаловажную о взаимоотношениях Анцыпиной с мужским полом мог открыть лишь известный всем на физфаке тот самый почти анекдотический случай, то у Кругловой здесь было куда, куда как романтичней. Странные, темные слухи ходили о ней на физфаке.

Говорили, например, что эта дамочка постоянно приближала к себе одну из хорошеньких девчонок из числа своих студенток, приближала до такой степени, что их потом даже называли подружками. С какой-то особой многозначительной улыбочкой называли подружками, да ведь и какая здесь может быть дружба в прямом, чистом смысле этого слова, учитывая, по крайней мере, двойную разницу в возрасте? Девчушка годами прямо с порога из школьного детства и взрослая дама под сорок с набором-балансом известных реалий… Явно, явно уж очень разил интерес, отсюда прямиком ползли и слухи уже грязноватые.

Так, на полном серьезе рассказывали, что обеих «подружек» на парочку впоследствии неоднократно наблюдали вечерами в веселых заведениях столицы и даже возле элитных центральных гостиниц с преобладанием обычным иностранного контингента. Более того, за похождения вот эти, тогда крайне малопонятные Игнату провинциалу вчерашнему, у них, якобы, даже прозвище особое имелось в определенных кругах, причем и прозвище не менее странное и малопонятное:

— Глянь-ка, глянь… вишь, Кругловой парочка пошла! — указал однажды Игнату пальцем один новый приятель из числа ушлых всезнаек-студентов, что есть непременно на каждом курсе. — Слыхал, небось?.. Ловцы жемчуга!

Указал, прервав разговор внезапно на полуслове, и закончив приглушенным, но ударным возгласом на том самом, упомянутом выше прозвище. Указал, смешливо таращась в след проходившей мимо весьма приметной особе.

«Парочка» была высока ростом, приметна статью и личиком. В одежде, походке, внешности ее уже явно сквозило что-то особое, специфически взрослое, что в очевидности выделяло тот час из средней студенческой массы, то есть обычных «домашних» и, несмотря на свершившееся совершеннолетие, еще прежних по сути мальчишек и девчонок.

«Ладно, с подружкой понятно! — тот час невольно подумалось в ответ на это Игнату. — С подружкой понятное дело, но… у кого?… у кого ж на крючок такой гнутый поднимет?»

Именно, именно так ему тогда подумалось сразу в мысленном сопоставлении внешних достоинств обеих подружек из «парочки». К тому же любая представительница женского пола под сорок, вне зависимости от внешности и всевозможных прочих достоинств, представлялась ему тогда юнцу семнадцатилетнему не иначе как полной старухой.

Вследствие этих двух обстоятельств подобные мысли неизменно возникали и после, когда он слышал в очередной раз удивительные рассказы о «ловцах жемчуга». Вследствие этих же двух обстоятельств и слушал он эти рассказы всегда с большой недоверчивостью, но вот когда однажды Мишке Кошелкину рыжему свои сомнения высказал, то пройдоха известный, бывалый в ответ только коротенько хмыкнул, густой жесткой чуприной тряхнув: