Сэмюэль Беккет - Мерфи

— Вот вам мой совет, — сказал Уайли. — Нынче же ночью отправляйтесь в «Большой Флюс» [21] Ироническое название Лондона. …

— Это что еще за глупость? — сказал Нири.

— Написав предварительно мисс Кунихан, как вы рады, что можете наконец поставить ее в известность, что все необходимые мандаты и пропуска в ее чертоги — в наличии. Они у нее в руках — пусть хоть — а — ноги об них вытирает. Ничего больше. Ни слова об отъезде, ни звука о страсти. Она будет, можно сказать, сидеть себе посиживать и в ус не дуть…

— Вполне можно, — сказал Нири.

— Пару дней, а потом в великом удручении в лепешку расшибется, чтобы столкнуться с вами на улице. А вместо этого с ней столкнусь я.

— Это что еще за глупость? — сказал Нири. — Ты ее не знаешь.

— Не знаю, да ну, — сказал Уайли, — когда нет ни единого места на всем ее теле, с которым бы я не был знаком?

— Что ты имеешь в виду? — сказал Нири.

— Я обожал ее на расстоянии, — сказал Уайли.

— На каком расстоянии? — сказал Нири.

— Да, — сказал Уайли задумчиво, — весь июнь, через цейсовский бинокль, на морском курорте. — Он впал в мечтательное состояние. Нири был достаточно широкой натурой, чтобы отнестись к этому с уважением. — Какой бюст! — воскликнул он наконец, как будто пробужденный к жизни этим пунктом. — Центр и никакой окружности!

— Несомненно, — сказал Нири, — но какое это имеет отношение? Ты столкнулся с ней на улице. Что дальше?

— После положенного обмена, — сказал Уайли, — она меня спрашивает, невзначай, не видел ли я вас. Тут ей и крышка.

— Но если дело только в том, чтобы убрать меня с дороги, покуда ты обрабатываешь мисс Кунихан, зачем мне ехать в Лондон? Отчего не в Брэй?

Мысль о поездке в Лондон была отвратительна Нири по ряду причин, среди которых отнюдь не последнее место занимало присутствие там второй брошенной им жены. Строго говоря, эта женщина, урожденная Кокс, не была его женой и он не был перед ней в долгу, поскольку в Калькутте жила и здравствовала первая брошенная им жена. Но лондонская дама не разделяла этого взгляда, как и консультировавшие ее юристы. Уайли кое-что знал об этом.

— Чтобы контролировать Купера, — сказал Уайли, — который, вероятно, или запил, или его зацепили, или и то и другое.

— Но нельзя ли было бы, — сказал Нири, — при твоем бесценном содействии вообще вести дело с этого конца и отвязаться от Мерфи?

— Я очень боюсь, — сказал Уайли, — что, покуда Мерфи существует хотя бы как отдаленная возможность, мисс Кунихан не станет вступать в переговоры. Все, что я могу, — это закрепить за вами позицию первой ступени падения.

Нири снова закрыл лицо руками.

— Кэтлин, — сказал Уайли, — скажи профессору худшее.

— Шесть по восемь — сорок восемь, и шестнадцать по два — один фунт.

На улице Нири сказал:

— Отчего ты такой добрый, Уайли?

— Перед лицом определенных неприятных ситуаций я, кажется, не могу совладать с собой.

— Увидишь, я не останусь неблагодарным, я полагаю, — сказал Нири.

Некоторое время они шли в молчании. Потом Нири сказал:

— Не могу понять, что женщины находят в Мерфи.

Но Уайли был поглощен вопросом о том, что именно в неприятностях мужчин вроде Нири захватывало его настолько, что он терял над собой власть.

— Ты можешь? — сказал Нири.

Уайли поразмыслил минутку. Потом сказал:

— Это его… — осекшись из-за отсутствия нужного слова. В порядке исключения казалось, что нужное слово существует.

— Его что? — сказал Нири.

Они прошли в молчании еще немного. Нири перестал прислушиваться и поднял лицо к небу. Легкий дождик тщетно старался не падать.

— Его хирургические способности, — сказал Уайли.

Это было не совсем то слово, которое нужно.

Комната, которую нашла Селия, находилась на Брюэри-роуд между Пентонвилльской тюрьмой и Столичным скотным рынком. В Уэст-Бромптоне их больше не видели. Комната была большая, и те немногие предметы мебели, что стояли в ней, тоже большие. Кровать, газовая плита, стол и одинокий высокий комод были и в самом деле очень большие. Два массивных необитых кресла с высокими спинками, вроде тех, что нашли свой конец под Бальзаком, дали им хотя бы возможность есть сидя. Качалка Мерфи дрожала у камина, повернутая к окну. Огромная площадь пола была вся покрыта линолеумом изысканного рисунка, нечто неопределенно-геометрическое в сине-серо-коричневых тонах, восхищавшее Мерфи, потому что напоминало Брака, Селию — потому, что восхищало Мерфи. Мерфи был одним из избранных, которым требуется, чтобы все было похоже на что-то еще. Стены были выкрашены клеевой краской в ярко-лимонный цвет, счастливый цвет Мерфи. Это настолько превосходило «капельку», предписанную Суком, что у него не могло быть вполне спокойно на душе. Потолок терялся в тенях, да, действительно терялся в тенях.