Сэмюэль Беккет: Мерфи

— Можешь ты теперь работать после таких предсказаний? — сказала Селия.

— Конечно, могу, — сказал Мерфи. — В первое же четвертое число, которое придется на воскресенье 1936 года, я начинаю. Надену свои драгоценности и пошел — смотрительствовать, вести сыск, проходить сквозь землю, пионерствовать, распространять или сутенерствовать — какой представится случай.

— А до тех пор? — сказала Селия.

— А до тех пор, — сказал Мерфи, — я просто должен держать ухо востро и следить за припадками, издателями, четвероногими, счастливым камнем, воспалением по…

Она издала крик отчаяния, истошный, покуда он продолжался, а когда прекратился и затих, совершенно детский.

— Как можно быть таким дураком и скотиной, — сказала она, не снисходя до того, чтобы докончить фразу.

— Но, клянусь Богом, ты, конечно, не хотела бы, — сказал Мерфи, — чтобы я пошел против своей диаграммы.

— Дурак и скотина, — сказала она.

— Это, конечно, довольно сурово, — сказал Мерфи.

— Ты велишь мне достать тебе это… это…

— Свод сдерживающих стимулов, — сказал Мерфи.

— Чтобы мы могли быть вместе, а потом берешь и обращаешь его… его в…

— Постановление о расторжении, — сказал Мерфи. Редкий ум превосходит по составу ум рожденного под этим знаком.

Селия открыла рот для продолжения, но закрыла без оного. Вскинув руки в том самом жесте, который был так загублен Нири при мысли о мисс Дуайер, она, по заключению Мерфи, завершила его вполне законным образом, уронив их так, что они вернулись в исходное положение. Теперь у нее не было никого, кроме, возможно, мистера Келли. Она вновь открыла и закрыла рот, затем принялась медленно готовиться к уходу.

— Ты не уйдешь, — сказал Мерфи.

— Прежде, чем меня выдворят.

— Но что хорошего уйти только телом? — сказал Мерфи, сообщив тем самым разговору оборот, направивший его в русло в пределах ее возможностей.

— Ты слишком скромничаешь, — сказала она.

— Ах, давай не будем препираться, — сказал Мерфи, — пускай, по крайней мере, никто не скажет, что мы препирались.

— Я ухожу наилучшим образом, каким могу, — сказала она, — точно так же, как ушла в прошлый раз.

Оно и в самом деле смахивало на то, что она уходит, при теперешней быстроте действий она уйдет минут через двадцать, через полчаса. Она уже принялась за свое лицо.

— Я не вернусь, — сказала она. — И не стану распечатывать твоих писем. Я сменю квартал.

Убежденная, что он ожесточился сердцем и позволит ей уйти, она не торопилась.

— Я буду сожалеть, что повстречалась с тобой, — сказала она.

— Повстречалась со мной! — сказал Мерфи. — Повстречалась — это великолепно.

Он решил, что благоразумнее не капитулировать, покуда не станет ясно, что она не станет. А тем временем, как насчет небольшого взрыва. Вреда не будет, а польза, возможно. На самом деле он не чувствовал себя готовым к нему, зная, что задолго до конца будет жалеть, что начал. Но все же это было, пожалуй, лучше, чем лежать и молчать, глядя, как она облизывает губы, и ждать. Он сделал выпад.

— От этой любви по совместительству у меня уже шея распухла.

— А не ноги? — сказала Селия.

— Ты любишь что? — сказал Мерфи. — Меня, какой я есть. Ты можешь хотеть того, чего не существует, но ты не можешь этого любить. — Это прошло у Мерфи отлично. — Для чего тогда ты лезешь из кожи, чтобы переделать меня? Чтобы тебе не надо было больше меня любить, — тут его голос поднялся до такой ноты, которая делала ему честь, — чтобы над тобой не висел приговор любить меня, чтобы ты получила увольнительную от любви ко мне. — Он стремился ясно выразить свою мысль. — Все женщины одинаковы, до черта одинаковы, вы не можете любить, сходите с дистанции, единственное чувство, какое вы способны вынести, это когда вас щупают, вы не можете любить и пяти минут, чтобы не захотеть покончить с любовью с помощью пащенков и чертова домашнего хозяйства. Боже мой, как я ненавижу Венеру-кухарку и ее секс а-ля сосиски с пюре.

Селия спустила ногу на пол.

— Избегайте измождения посредством речи, — сказала она.

— Я хотел тебя изменить? Я приставал к тебе насчет того, чтобы ты занялась вещами, которые тебе несвойственны, и бросила то, чем ты занимаешься? Какое мне может быть дело до того, что ты ДЕЛАЕШЬ?

— Я есть то, что я делаю, — сказала Селия.

— Нет, — сказал Мерфи. — Ты делаешь то, что ты есть, ты делаешь часть того, что ты есть, ты претерпеваешь жуткое истечение своего бытия в делание. — Он захныкал детским голосом: «Я ни маагла ничево пааделать, мааа-маа». Такое вот делание. Неизбежное и нудное.