Джоджо Мойес - Девушка, которую ты покинул

Ворота открылись, выпустив военную машину, и снова закрылись. Я потеряла счет времени. Закрыла глаза, и мне на минуту показалось, что я сижу в парижском кафе, подставив лицо солнцу. А мой муж раскатисто смеется, поглаживая мою руку.

О, Эдуард, беззвучно плакала я, дрожа от холода. Надеюсь, ты избежал моей участи. Надеюсь, тебе было легче, чем мне.

Меня снова под крики охранников повели куда-то вперед. Я путалась в юбках, но сумку из рук не выпускала. Ворота снова открылись, и меня грубо втолкнули на территорию лагеря. Около второй будки меня опять остановил часовой.

Просто отведите меня в барак. Просто дайте мне лечь. Я так устала.

Неожиданно я увидела руку Лилиан с пистолетом у виска. И ее глаза, смотрящие на меня в упор в эти последние секунды. Распахнутые навстречу зияющей бездне, они были точно два черных бездонных колодца. «Теперь ей уже не больно», — сказала я себе и поняла, что завидую ей.

Засовывая документы обратно в карман, я порезалась осколком стекла, и на меня снизошло озарение. Ведь я могу воткнуть острие себе в горло. Прямо в вену. В свое время в Сен-Перроне так закалывали свиней: один резкий удар ножом — и их глаза закатывались, словно в тихом экстазе. Я стояла и лелеяла эту спасительную мысль. Все произойдет так быстро, что они не успеют мне помешать. И тогда я навеки стану свободной.

Ты даже не можешь представить, что они способны с нами сделать.

Я решительно сжала осколок. А потом услышала голос.

Софи.

Вот так, пробил час избавления. Ласковый голос мужа звал меня домой. Я разжала пальцы, выронив осколок. Облегченно улыбнулась. И покачнулась, прислушиваясь к новым ощущениям.

Софи.

Конвоир грубо развернул меня и подтолкнул обратно к воротам. Я оступилась и чуть не упала. Оглянувшись, я увидела, как из тумана появляется еще один конвоир. Он вел высокого сутулого мужчину, прижимавшего к животу узелок с вещами. Я прищурилась, черты его показались мне смутно знакомыми. Но ничего не увидела, так как стояла против света.

Софи.

Я попыталась сосредоточиться — и мир вдруг остановился, все звуки замерли. Немцы замолчали, моторы заглохли и даже деревья перестали шептаться. А я ничего вокруг не видела, кроме идущего мне навстречу пленного. Худой, кожа да кости, он шел так целеустремленно, будто его тянуло ко мне магнитом. Меня вдруг всю затрясло, словно тело все поняло раньше, чем разум.

— Эдуард! — сказала я хрипло. Я не могла поверить. Не смела поверить. — Эдуард!

Он почти бежал на заплетающихся ногах, сзади его подгонял конвоир. Я окаменела от страха. А вдруг это какая-то чудовищная ловушка и я снова проснусь на полу грузовика, а рядом будет немецкий сапог? Господи, смилуйся надо мной! Ты ведь не можешь быть таким жестоким.

Потом он остановился в нескольких футах от меня. Страшно худой, лицо изможденное, все в шрамах, голова обрита. Но боже мой, это действительно был он. Мой Эдуард. У меня подкосились ноги, и, выронив сумку, я стала оседать на землю. Последнее, что я помню, — подхватившие меня руки мужа.

— Софи! Моя Софи! Что же они с тобой сделали?

Эдит Бетюн откидывается на спинку инвалидного кресла, в зале стоит мертвая тишина. Секретарь суда приносит ей воды, и она благодарит его кивком головы. Даже репортеры перестали писать, они сидят открыв рот, авторучки застыли над блокнотами.

— Мы ничего не знали о ее судьбе. Я думала, что она умерла. Сеть распространения информации была снова налажена только через несколько месяцев после того, как забрали мою мать, и нам сообщили, что Софи оказалась среди тех, кто умер в лагере. Элен после этого проплакала целую неделю. Но тут однажды утром я спустилась вниз, чтобы подготовиться к трудовому дню — я помогала Элен на кухне, — и увидела письмо, подсунутое под дверь отеля. Собралась было поднять его, но Элен меня опередила. «Ты этого не видела, — сказала она. Никогда она еще не говорила со мной таким резким тоном. Ее лицо стало белым как мел. — Ты меня слышишь? Эдит, ты этого не видела. И никому ничего не скажешь. Даже Орельену. Особенно Орельену». Я кивнула, но не сдвинулась с места. Мне хотелось знать, что там написано. Дрожащими пальцами она разорвала конверт. Она стояла у стойки бара в первых лучах утреннего солнца, и руки у нее тряслись так сильно, что мне показалось, будто она вот-вот уронит письмо. А потом Элен бессильно прислонилось к стойке, прижав руки ко рту, и тихо заплакала. «Слава богу, слава богу!» — все твердила она. Они были в Швейцарии. Их снабдили поддельными удостоверениями, выданными «за заслуги перед Германией», и отвезли в лес рядом со швейцарской границей. Софи так ослабла, что до контрольно-пропускного пункта Эдуарду пришлось тащить ее на себе. Конвоир, доставивший их к границе, предупредил, чтобы они оборвали все связи с Францией и не разглашали имен тех, кто им помог. Письмо было подписано: «Мари Левиль». — Эдит Бетюн замолкает и оглядывает зал суда. — Они остались в Швейцарии. Мы понимали, что Софи не может вернуться в Сен-Перрон, так как немецкая оккупация еще была слишком свежа в памяти. Если бы она появилась, люди непременно стали бы задавать вопросы. Ну а я, естественно, к тому времени уже поняла, кто им помог.