Джоджо Мойес - Девушка, которую ты покинул

— Я еще раз все хорошенько проверю, — говорит она.

Нет, я не боюсь, хотя странно видеть, как они преспокойно едят и весело смеются под крышей отчего дома. В основном они вежливы, даже внимательны. И я верю, что господин комендант не допустит никаких вольностей со стороны своих офицеров. Вот и началось наше шаткое перемирие.

Самое удивительное, что господин комендант высококультурный человек. Он даже знает о Матиссе! О Вебере и Пурманне! Можешь себе представить, как это странно — обсуждать технику твоей живописи с немцем?

Сегодня мы наконец смогли утолить голод. Господин комендант пришел на кухню и велел нам доесть остатки рыбы. Малыш Жан заплакал, когда ему не дали еще. Я не знаю, где ты сейчас, но молюсь, чтобы у тебя было достаточно еды.

Лив читает и перечитывает отрывки, пытаясь понять то, что написано между строк. Очень сложно установить хронологию, так как письма Софи написаны на случайных клочках бумаги, да и чернила местами выцвели, но все они явно свидетельствуют о постепенном налаживании отношений с Фридрихом Хенкеном. Софи намекает на задушевные разговоры, случайные проявления доброты, на дополнительные продукты с офицерского стола. Несомненно, Софи не стала бы говорить об искусстве с тем, кого считала бы извергом. Не стала бы принимать от него еду.

И постепенно перед мысленным взором Лив встает образ Софи Лефевр. Лив читает историю о поросенке-младенце — делает повторный перевод, чтобы проверить, не перепутала ли чего, — и радуется тому, что все так хорошо закончилось. Она возвращается к своим записям из зала суда, перечитывая слова мадам Лувье о своенравности Софи, ее смелости и добром сердце. И дух Софи словно сходит со страниц документов. На секунду Лив даже становится жаль, что нельзя обсудить это с Полом.

Она аккуратно закрывает папку. И бросает виноватый взгляд на письменный стол, где лежат бумаги, которые она решила не показывать Генри.

Взгляд коменданта пристальный, пронизывающий, но непроницаемый, будто он хочет спрятать свои истинные чувства. И я испугалась, как бы он не заметил, что я начинаю терять остатки самообладания.

Конец записей отсутствует, словно был специально оторван. А может, просто ветхая бумага рассыпалась от старости.

«Я потанцую с вами, господин комендант, — сказала я. — Но только на кухне».

Среди документов есть записка, написанная явно не рукой Софи. Там было сказано: «Что сделано, того не воротишь». Когда Лив это прочла в первый раз, у нее оборвалось сердце.

Лив перечитывает содержание записки и мысленно представляет себе женщину, покоящуюся в объятиях мужчины, который, в сущности, является ее врагом. А потом решительно захлопывает папку и осторожно кладет в самый низ стопки документов.

— И сколько сегодня?

— Четыре, — отдает она Генри дневной улов анонимных писем.

Генри велел ей не открывать письма, написанные незнакомым почерком. Это сделают его сотрудники, которые в случае обнаружения писем с угрозами незамедлительно доложат ему. Она старается относиться спокойно к подобному повороту событий, но всякий раз вздрагивает, когда видит незнакомое письмо. Ей кажется, что там сконцентрирована вся направленная на нее ненависть, которая в любую минуту может попасть в цель. Она уже не может вот так просто взять и набрать «Девушка, которую ты покинул» в поисковой системе. Когда-то она получала в ответ на подобный запрос всего две исторические ссылки, но теперь выскакивают электронные версии статей мировых печатных изданий и еще обсуждения в чатах их с Полом эгоистичного поведения и очевидного непонимания того, что хорошо, а что плохо. И каждое слово точно удар: «Захваченное. Украденное. Награбленное. Сука».

Уже дважды ей подкладывают в почтовый ящик собачье дерьмо.

Но сегодня Лив встречает только одну протестующую — взъерошенную средних лет женщину в синем плаще, — которая пытается всучить ей самопальную листовку о холокосте.

— Это не имеет никакого отношения ни ко мне, ни к моему делу, — говорит Лив, отпихивая руку с листовкой.

— Тогда ты соучастница! — Лицо женщины искажено от ярости.

Генри оттаскивает Лив в сторону.

— Не стоит связываться, — советует он.

Странно, но его слова не уменьшили смутного чувства вины в ее душе.

Все это явные свидетельства общественного порицания. Но имеются и скрытые признаки. Соседи больше не говорят ей «привет», а сухо кивают, не поднимая глаз. С тех пор как дело получило широкую огласку, ее перестали куда бы то ни было приглашать. Ни на обед, ни на закрытый показ, ни на посвященное архитектуре мероприятие, на которые время от времени ее звали, хотя она обычно и отказывалась. Сперва Лив было решила, что это простое совпадение, но теперь перестала удивляться.