Джоджо Мойес - Девушка, которую ты покинул

Лив рассеянно смотрит по сторонам, но, неожиданно поймав на себе его взгляд, слегка краснеет и отводит глаза. Он что, собирается присутствовать на каждом заседании? Интересно, а можно ли убить человека в переполненном зале?

Теперь Кристофер Дженкс стоит прямо напротив них.

— Ваша честь, мне искренне жаль миссис Халстон, которая невольно была вовлечена в цепь правонарушений, совершенных на протяжении исторического отрезка времени, что не мешает им тем не менее оставаться правонарушениями. С нашей точки зрения, картина была украдена дважды: сначала из дома Софи Лефевр, а потом — во время Второй мировой — у ее потомков, поскольку была незаконно изъята из пункта сбора и подарена постороннему лицу именно в тот период, когда в Европе царил хаос и мисдиминор [34] В уголовном праве Великобритании и США категория наименее опасных преступлений, граничащих с административными правонарушениями. просто не регистрировался. Но, согласно Женевской конвенции и существующим законам о реституции, все правонарушения должны получить справедливую правовую оценку. Таким образом, мы стоим на том, что картину следует возвратить законным владельцам, семье Лефевр. Спасибо за внимание.

Лицо Генри остается бесстрастным.

А Лив смотрит в угол зала, где на подставке выставлена репродукция картины «Девушка, которую ты покинул». Флаерти добивался, чтобы Лив сдала картину на хранение, но Генри заверил ее, что она вовсе не обязана этого делать.

И все же Лив слегка нервирует то, что репродукция выставлена здесь, в зале суда. Ей кажется, что девушка на портрете смеется над происходящим действом. В последнее время Лив ловит себя на том, что то и дело ходит в спальню, так как не может наглядеться на портрет. Очень уж велика вероятность того, что она больше никогда его не увидит.

Полдень, кажется, никогда не кончится. Воздух в зале суда спертый и душный из-за центрального отопления. Кристофер Дженкс с видом усталого биолога, препарирующего лягушку, с помощью юридических уловок на корню пресекает их попытку перенести рассмотрение иска. Иногда Лив слышит выражения типа «изменение права собственности» или «неполный провенанс». Судья кашляет и изучает свои записи. Пол что-то шепчет на ухо сидящей рядом женщине, второму директору их компании. А та в ответ улыбается, демонстрируя безупречные мелкие белые зубы.

И вот Кристофер Дженкс начинает читать.

15 января 1917 г.

Сегодня забрали Софи Лефевр. Душераздирающее зрелище. Она как раз спустилась в винный погреб «Красного петуха», когда через площадь прошли двое немцев и, словно преступницу, выволокли ее наружу. Ее сестра, рыдая, умоляла их отпустить Софи, плакала и осиротевшая дочь Лилиан Бетюн; все, кто оказался рядом, громко протестовали, но немцы просто отмахивались от них, точно от назойливых мух. В возникшей суматохе двоих стариков сбили с ног. Господь свидетель, на Страшном суде немцы ответят за все.

Они увезли бедную девушку в грузовике для перевозки скота. Мэр пытался их остановить, но он в эти дни совсем пал духом из-за смерти дочери. Да и вообще, он всегда слишком уж стелился под немцев. Вот почему они и не воспринимали его всерьез. Когда грузовик исчез из виду, мэр вошел в бар «Красного петуха» и громко заявил, что он этого так не оставит. Но никто из нас даже слушать не стал. Ее несчастная сестра Элен рыдала, положив голову на стойку бара, ее брат Орельен как ошпаренный выскочил на улицу, а девочка, которую пригрела Софи, — дочь Лилиан Бетюн, — словно маленькое привидение, застыла в углу.

«Не плачь, Элен тебя не оставит», — сказала я ей и, наклонившись, вложила ей в руку монетку, но она только взглянула на денежку так, будто не понимает, что это такое. А потом посмотрела на меня огромными, как блюдца, глазами. «Не бойся, дитя мое. Элен — добрая женщина. Она о тебе позаботится».

Мне говорили, что, прежде чем Софи увезли, у нее с братом возникла перебранка, но слуху меня уже не тот, и во всей этой кутерьме я не поняла, в чем дело. И все же боюсь, что немцы обошлись с ней дурно. Я знала, что с тех пор, как они облюбовали «Красный петух», бедная девочка была обречена, но она никогда не слушала меня. Должно быть, Софи как-то их оскорбила, уж больно она была своенравной. Но я ее не виню: думаю, что, если бы немцы заняли мой дом, я бы тоже их оскорбила.

Конечно, у нас с Софи Лефевр были разногласия, но сегодня на сердце у меня тяжело. Видеть, как ее заталкивают в грузовик для скота, словно тушу животного, представлять, какая судьба ее ждет… Да, настали черные дни. Вот уж не думала, что доживу до такого! Иногда по ночам мне кажется, что в нашем маленьком городке правит бал безумие.