«И как же все устроить? — написал он Никите Мозырю. — Или переустроить? А может, перепереустроить?»
Никита Мозырь горячился, рисовал утопии, строил воздушные замки.
«Кто?» — перебил его «Иннокентий Скородум».
«Что кто?» — удивился Никита Мозырь.
«Кто будет все это осуществлять?»
«Как кто? Люди! Вы, я, Афанасий Голохват…»
«Меня увольте, — поставил точку «Иннокентий Скородум», точно его, наконец, схватил за руку Авдей Каллистратов. — Мне бы с собой разобраться». А через минуту от него последовало добавление: «Кстати, и вам, молодой человек не советую. Оглянитесь вокруг — разве эти глухие сердца заслуживают благородных порывов?»
Авдей Каллистратов остался доволен. Ему казалось, что он не дождется возражений, ведь он в совершенстве овладел искусством выглядеть в чужих глазах убедительным вне зависимости от своей искренности, умело подбирая убийственные аргументы, и, если надо, прибегая к лести — способность, которую развило в нем его ремесло.
Но он ошибся.
«Ну, конечно, из-за таких вот и имеем то, что имеем, — оставил за собой последнее слово Никита Мозырь. — Что делать? А ничего не делать, плетью обуха не перешибешь. С нашим народом, что хочешь, то и делай. Он все равно ничего не сделает. — Никита повторял эту мысль на разные лады, приводя не к месту различные поговорки, а потом начал вдруг подбирать слова на «у»: — Уберите ухабы — уберёте урожай! Уразумели? У? Уйма умников? Ужасно: угораздило уродиться у ущербных, убогих, ущемленных!»
Никита Мозырь, как все шизофреники, путался в словах, часто не разбирая их значения. Состоявшие из одних букв имели для него одинаковый смысл, он не различал «ключ» и «ключ».
«Почему жизнь на земле вечна, а жизни — нет? — спрашивал он. — Может, потому, что жизнь обязательна?»
«Это, действительно, загадка, — трунил над ним «Иннокентий Скородум». — Жизнь обязательна, а жизни все равно нет».
Но Никита Мозырь не замечал иронии. Он уже шел с группой на встречных курсах: в его комментарии, в подборе им слов на «у» все увидели иронию, которой там и в помине не было. Только Олег Держикрач разглядел, что болезнь у него прогрессировала. Но горячая искренность Никиты Мозыря не оставляла равнодушным.
— А, знаешь, дорогая, — говорил Олег Держикрач жене, варившей утренний кофе. — Мы ответили, наконец, на вопросы: «что делать?» и «кто виноват?»
— И как же?
— Делать нужно деньги. А виноват тот, у кого их нет.
Жена улыбнулась:
— Другое время ответит на них по-своему.
Взяв из рук чашку с кофе, Олег Держикрач обнял жену:
— Ты у меня гений. И что бы я без тебя делал…
После того как Олег Держикрач взял отпуск на неопределенное время, перед ним в полный рост встала проблема свободного времени, и он был рад, когда иллюстрированный журнал заказал ему статью. Имя посчитали достаточно известным, чтобы ограничивать Олега Держикрача темой. «Нужно что-нибудь интересное, — расплывчато написал ему редактор, оставляя за ним выбор. — Что-нибудь из психиатрии на злобу дня». Со статьей Держикрач провозился целую неделю, пока однажды, усадив жену напротив, не прочитал ее черновик.
— Статья будет называться: «Психологические особенности межличностных отношений при социализме и капитализме».
— Боже, как серьезно!
Жена прикрыла рот ладонью.
— Название рабочее, так что не перебивай. — Олег Держикрач откашлялся и, встряхнув в руке топорщившиеся листки, продолжил ровным, бесстрастным голосом: — В эпоху относительного равенства и всеобщей доступности на первый план выступают черты характера, которые доминируют среди отличительных признаков при распознании индивида. Злой, добрый, мягкий, жадный, эгоистичный, коварный или простодушный — по этим характерологическим особенностям судят о человеке. Это его глубинная, эмоциональная суть, добраться до которой при царящем неравенстве просто невозможно. При четко выраженной иерархии мы имеем дело с коконом, внешней оболочкой, сотканной из банковского счета, общественного положения и забот имиджмейкеров. В нашем обществе взаимодействуют не люди-личности, а их внешние образы, в нем прячутся за ширму формального общения, оберегая от посягательства внутренний мир, которого на самом деле нет. В эпоху всеобщего отчуждения появляются женщины, для которых на мгновенье сосредоточиться — все равно, что родить, по улицам бродят подростки с клиповым мышлением, которое выдают пустые, бегающие глаза…
— Дорогой, а зачем все это? — перебила его жена, тронув за руку. — Разве это интересно? Напиши лучше про любовь. У тебя ведь была первая любовь?
Читать дальше