Иван Зорин - Роман в социальных сетях

Олег Держикрач отложил листы на колени.

— Первая любовь? — Он потер лоб и, открыв ящик письменного стола, потянулся за сигаретой. — Была, конечно, в школе. В выпускном классе. Ты, правда, хочешь, чтобы я рассказал?

Жена кивнула. Поерзав, Олег Держикрач, уселся в кресле удобнее.

— Ближе к весне перевели к нам новенькую — ничего особенного, полненькая, с веснушками, но большие, голубые глаза, грустно глядевшие из-под ресниц, все искупали. Теперь я думаю, у нее было плохое зрение, а носить очки она стеснялась.

— Фу, как прозаично, в тебе умер романтик!

— Зато родился врач. — Повертев меж пальцев сигарету, Олег Держикрач закурил. — Знаешь, в каждом классе обязательно наступает пора, когда все друг в друга влюбляются. Это как ветрянка.

— У нас было то же самое. И ты втюрился?

— По уши! Внушил себе, что жить без нее не могу, что лучше и на свете нет. Ночами, как водится, рисовались ее прелести, а главным образом ее печальные, огромные глаза. Она была молчалива, с какой-то тихой улыбкой, которая тоже представлялась мне необыкновенной. В общем, сох я по ней ужасно! А как признаться? Я был робок, застенчив, целомудрен.

— А она?

— Ну, девочки развиваются раньше. Однако со всеми мальчиками моя была одинаково приветлива. Почему, кстати, «моя»?

— Потому что ты прирожденный собственник.

— Возможно. Но дело не в этом. Учебу я совершенно забросил. Целыми днями страдал, страдал… А вечерами стоял в обнимку с деревом под ее окнами, представлял, чем она занимается, а когда за занавеской мелькал ее силуэт, сердце готово было выпрыгнуть. Месяца два носил я в себе эту горячку, похудел, осунулся. — Олег Держикрач глубоко затянулся. — А подойти не решался. Думал, выбрать предлогом запущенные предметы, попросить помощи. Но гордость не позволила. Да и училась она средне, при этом была исполнительна, точно зная предел своих способностей…

— Почему так уничижительно? Ты что, сейчас ей мстишь?

— За что?

— Что не ответила взаимностью.

— А ты уже догадалась? — Держикрач удивленно скривился. — Вероятно, мщу, подсознательно. Но не все было так просто, дослушай. Камчатку в нашем классе оккупировала троица шалопаев, которые на уроках только и делали, что обсуждали известных певцов. Тогда был особенно моден один абсолютно безголосый. И как-то слышу, она говорит: «А у меня есть его пластинка». Так мне представился шанс. На перемене, придав голосу тоску меломана, я попросил его послушать. План был бесхитростным, лицо у меня горело, и мне казалось, она видит меня насквозь своими голубыми глазами…

— Не сомневайся, у девушек на этот счет интуиция.

— Наверно, но она не подала вида, просто кивнула, и после уроков мы пошли к ней домой. — Выпустив дым, Держикрач стряхнул пепел на пол. — Ее родители были на работе, она усадила меня на диван, завела пластинку безголосого певца, а сама ушла на кухню. «Люби меня, люби смелее», — призывал певец хриплым голосом, переходя на речитатив, и я вдруг испытал прилив решительности. Она стояла у плиты, ко мне спиной, и вздрогнула, когда я тронул ее за плечи. «Ты мне очень нравишься», — развернул я ее. Она не удивилась, точно ждала чего-то подобного, и молча посмотрела мне в глаза. Я неловко ее обнял и поцеловал. Ее губы едва ответила. Как ни был я взволнован, но все же почувствовал в этом отказ.

— Похоже, ты был опытный сердцеед, зачем теперь притворяешься?

— Милая, это был мой первый поцелуй. От моей храбрости не осталось и следа. «Я тебе нравлюсь?» — смущенно прошептал я. «Нравишься» — эхом отозвалась она. Но я понял, что это ложь.

— Ты уже тогда готовился стать психиатром?

— Ну, тебе эта роль больше подходит.

— Потому что догадалась о безответной любви? Просто я слишком хорошо знаю мужа, к тому же первая любовь всегда несчастная.

— Кто знает, в чем счастье? Я тогда спросил ее: «Нравлюсь, но я не тот ?» А она: «Нет, не тот ». Я готов был умереть! На ватных ногах поплелся обратно в комнату. Пластинка уже кончилась, и я поставил ее заново. Потом сел на диван, обводя взглядом вещи на столе, и тут в глаза мне бросилась записная книжка в кожаном переплете. Это был ее дневник…

— Какой ты старый! В ваше время еще вели дневники.

— И читали чужие. Открыл я его наугад, а там — любовное признание. Страница за страницей, исписанные мелким, аккуратным почерком. У меня заколотилось сердце. Я скользил взглядом по строкам, а у самого одна мысль стучала: «Кто? Кто? Кто?» Ревность — чудовище с зелеными глазами, потому что она слепа. Я дочитал ее откровения почти до конца, когда до меня вдруг дошло — да это же один из троицы наших шалопаев, который даже на их фоне казался идиотом! Тут вся моя любовь и закончилось. Как отрезало.