Колин Джонсон - Новые рассказы Южных морей

И пошел не оборачиваясь. Пошел в темную ночь. Сердце, бедное сердце. Лучше бы оно остановилось, чтобы избавить его от стыда.

Воспоминания отступают. Уже вечер. В доме совсем темно. Сколько он пробыл здесь, оплакивая ушедшие времена? Он тяжело вздыхает. Лучше умереть, чем видеть, как меняется жизнь. Он слишком стар, чтобы принять этот новый мир. Его словно выбросило на мель.

Старик встает, тяжело опираясь на посох. Ждать больше нечего. В последний раз он окинул взглядом Общинный дом. В темноте поблескивают резные панели. В лучах заходящего солнца вспыхивают и гаснут орнаменты из цветов. Ветерок шевелит черные занавески на фотографиях тех, кто уже ушел из жизни. Скоро уйдет и он. И имя его запишут в Вакапапа. Совсем скоро.

Он стоит не шевелясь, словно изваяние. Будто еще одна деревянная статуя появилась в доме. Вот губы его зашевелились. Прощай, Общинный дом, — и он медленно выходит.

— Но ваи те хе? В чем корень зла?

Он бредет по пыльной дороге через всю деревню. Дома тесно прилепились друг к другу, но каждый живет своей жизнью. А в некоторых жизни нет совсем, и они стоят заброшенные, одинокие. Мимо проехал грузовик, обдал его пылью. Старик закашлялся.

— Но ваи те хе?

В одном из домов играет музыка. Он заглядывает в окно — на стенах яркие, вырезанные из журналов картинки. У другого дома собралась молодежь, слышны песни и смех. Ему машут рукой, зовут. Но старик не оборачивается.

— Но ваи те хе?

Он спускается по тропинке на берег моря, где особняком от других стоит его дом.

Волны тихо набегают на берег. Далеко на горизонте солнце погружается в море.

— Но ваи те хе?

Вдруг внимание его привлекает стая чаек у берега. Их крики наполняют тишину. Они то опускаются, то взмывают вверх, а на песке колышется что-то темное и большое. Старик подходит ближе — на мели, у волнореза, лежит кит, еще живой, но спина уже сильно поклевана чайками. Красная от крови вода вокруг вспенилась.

Старик горько заплакал.

С криком взмывают чайки, темным облаком кружат над берегом, унося его последние слова.

— Но ваи те хе? В чем корень зла… зла?

В чем корень зла?

В предсмертных судорогах кит бьет хвостом по воде.

Роуз приехала вчера. Мы встречали ее на автобусной остановке. Она все такая же, наша Роуз. По-прежнему трещит без умолку и заставляет всех смеяться над тем, как она говорит. По дороге домой мы все время повторяли: «Ну, Рохе, ты нисколько не изменилась». Хорошо, что моя сестра вернулась домой и что она нисколько не изменилась. Роуз в нашей семье крепкий орешек, она у нас камакама, боевая и с головой на плечах.

Вчера вечером мы засиделись допоздна, даже отец и бабушка, которые всегда ложатся спать сразу после чая. Роуз смешила нас рассказами о знакомых, изображала разных профессоров из университета. Бабушка, мама и я смеялись до слез; весь вечер Роуз смешила нас до упаду.

Наконец бабушка поднялась со стула и сказала: «Пора ложиться. Болтовня ворует время у сна». Вот как интересно говорит наша бабушка, когда переходит на английский язык. И мы пошли спать, но Роуз и я продолжали болтать еще час или два, пока не заснули.

Утром я сказала Роуз, что нам надо сходить к миссис Фрейзер, снять мерку для платья. Роуз хотела подождать еще денек-другой, но я напомнила ей, что до свадьбы остается всего две недели и что миссис Фрейзер должна успеть сшить еще три платья.

— А кто такая эта миссис Фрейзер? — спросила Роуз. И тут я вспомнила, что Роуз не знакома с этими соседями, хотя они живут в наших краях уже несколько лет. Все это время Роуз была не с нами, училась в городе.

— Это портниха, — сказала я и запнулась, подыскивая нужные слова, — Она неплохая.

— Что значит «неплохая»? — спросила Роуз.

— Роуз, когда мы будем там, не ляпни чего-нибудь, — сказала я. Я-то знаю нашу Роуз — язык у нее острый как бритва, — Не заносись, пожалуйста.

Хотя я старше Роуз, но именно она всегда режет правду-матку в глаза, если ей не нравится что-нибудь. Раньше мама всегда говорила: «Ты у нас умница, Рохе, но поучись у своей сестры, как вести себя». Я боялась идти с Роуз к Джейн Фрейзер, потому что Джейн часто говорит не то, что следует, сама не подозревая этого. Мы управились с делами, выкупались, переоделись и, когда отец вернулся из стригальни, сели в автомобиль, чтобы ехать к Джейн. Перед отъездом мы сказали маме:

— Не забудь испечь к нашему возвращению маорийский хлеб.

— А у вас самих что, руки отвалятся? — сказала мама, но это была шутка. Всякий раз, когда кто-нибудь возвращается домой, мама печет большой маорийский хлеб.