Курбандурды Курбансахатов - Сто монет (роман и повести)

— Хоть я и пьян, хоть я и вдребезги пьян, я всё понимаю. Просто чуть-чуть язык заплетается, а так всё нормально. Почему у тебя секреты от человека, которого ты… нет, который тебя любит. А? Ну, скажи. Остальное — ерунда. Вот что меня обидело. Если ты до сих пор не знаешь этого, тогда я…

— Аман, постарайся идти хоть немножко ровнее. Потом мы с тобой обо всём поговорим.

— Почему потом? Я лично… Лично я уверен, что сейчас самый подходящий момент! — Аман, который и прежде-то шёл с трудом, остановился, раскачиваясь, но зато язык у него вдруг перестал заплетаться. — Смотри, пустынная улица, тихая ночь. Ни людей, ни машин. Лишь поблёскивают лампочки, да шелестят листья на деревьях. Никого, только ты и я. Ну-ка, выйди, выйди сюда из-под тени дерева. Гляди, вон какая круглая луна. Она нам с тобой светит!.. Сульгун! Ну, не хмурь брови, посмотри мне прямо в глаза.

До сих пор Аман ещё ни разу так не разговаривал с ней.

— Ну, посмотрела! — улыбаясь, проговорила Сульгун. — Что ты хочешь этим сказать?

— Подойди поближе.

— Аман, пойдём, мы же на улице.

— А я говорю тебе, подойди поближе! — упорствовал он.

— Ну, подошла.

Аман обнял её и поцеловал.

— Теперь веди меня куда хочешь!

— Аман, как ты себя ведёшь? — желая показать, что возмущена, проговорила Сульгун, но голос её прозвучал мягко и ласково.

— Всё, теперь всё! — сказал Аман и, стараясь не качаться, отодвинулся от неё. — Ты не услышишь от меня ни слова…

И в самом деле, он умолк, покорно подчинившись девушке.

Сульгун добралась с ним до своего дома и с величайшим трудом втащила его на второй этаж. Тут она остановилась, открыла ключом дверь и очень смутилась, увидев в прихожей мать.

— Мама, я думала, ты легла. Понимаешь, мне пришлось привести Амана. Ты не будешь сердиться? Он в плохом состоянии, я не знала, как быть, и привела его к нам.

— Не беда, дочка, — сказала Дурсун. — А где он?

— Он за дверью. Мама, если тебе не трудно, постели ему постель. Я ужасно устала.

— Всё сделаю, дочка, не волнуйся, — ответила мать и выглянула на лестницу. — Заходи, мой хан!

— Са… салам, тётушка!

— Проходи, проходи.

Аман изо всех сил старался казаться трезвым. Но что ты сделаешь, если ноги тебе не подчиняются? Покачиваясь, он вошёл в квартиру.

— Иди, хан мой, иди! — приговаривала Дурсун и, поддерживая его, провела в свою комнату. — Вот постель. Раздевайся и ложись. Не стесняйся, будь как дома.

Никто не беспокоил Амана, пока он сам не проснулся. Он не удивился, что лежит в чужой комнате на чужой постели. Он, как ни странно, — ведь выпито было порядочно, — помнил почти всё. И как он, опрометью выскочив из дома, помчался в город. И ресторан. Потом второй раз ресторан. Он помнит, как Сульгун тащила его по безлюдным улицам, и он по дороге рассердился на неё, стараясь объяснить, что никто не имеет права засылать к ней сватов, потому что он, Аман, любит её; Он помнит, как обнял и поцеловал свою любимую. Он помнит, как покорно пошёл к ней в дом. Он помнит, как ласково отвела его сюда, в эту комнату, тётушка Дурсун и сказала, чтобы он не стеснялся и ложился спать.

Да, он всё помнит. Но понять своего поведения не может. Пьяный молодой человек приходит в дом девушки и укладывается спать.

Боже, какой стыд! А ещё не решался прийти и познакомиться с её матерью, хотя она несколько раз просила его. Зато теперь он предстал перед своей будущей тёщей во всей красе. Его мать никому бы такого не простила. А тётушка Дурсун не упрекнула его, даже, наоборот, старалась утешить.

Лучше бы она раскричалась и вытолкала его, пьяного, из дома. Что теперь делать? Как он покажется ей на глаза? Почему Сульгун не разбудила его? Наверно, она уже ушла на работу. Будь она дома, было бы всё-таки проще.

Аман оделся, застелил постель и, не зная, что делать, стоял посреди комнаты.

Тихий голос тётушки Дурсун вывел его из оцепенения.

— Как тебе спалось, мой хан? — спросила она.

Покраснев до ушей, Аман открыл дверь.

— Спасибо, очень хорошо, очень, — пробормотал он, низко опустив голову.

— Не прячь глаза, хан мой, не надо — старалась подбодрить его Дурсун. — Чего в молодости не бывает. Сульгунджан хотела разбудить тебя пораньше, а я не велела трогать. Ступай, умойся, чай на столе.

— Стыдно мне, тётя Дурсун. Гнать меня надо, а не чаем поить, — не поднимая головы, проговорил Аман. — И на работу я опоздал.

— Если ты сегодня опоздал, — назидательно сказала Дурсун, — завтра начнёшь пораньше. А сейчас умойся и иди к столу. Тебя завтрак ждёт. Для тебя готовила. Не пропадать же добру?!