Ларсен привык искать опору в комиковании. Отчаяние было так сильно, что он не нуждался в зрителях. Вызывающе и жалостливо улыбнувшись, он сбросил пальто и пиджак, минуту разглядывал вздувшийся нитяной кармашек, белевший под мышкой на выцветшей сорочке. Потом положил револьвер на письменный стол и разрядил его.
Сидя в задумчивости, Ларсен с притворным усилием взводил и опускал курок, пока тихий день конца зимы не стал клониться к вечеру; раз и еще раз, палец на гашетке, а он сидит, скорчившись, посреди затвердевшей тишины, которую слегка слизывают собаки, телята и дальние гудки, колеблющиеся над рекой.
Около шести вечера, весь озябший, Ларсен засунул пули обратно в барабан, а револьвер — в нитяную кобуру. Снова надел пиджак и пальто и нажал на кнопку звонка, вызывая управляющего по технике. Заглянув в дверь со слегка усталым и спокойным видом человека, славно потрудившегося за день, Кунц остановился — Ларсен с опущенной головой расхаживал между окном и телефонным коммутатором, заложив руки за спину и приподняв одно плечо, на его лоб свисала приглаженная пальцами прядь. Недавнее религиозное разочарование свело на нет и без того не слишком глубокое уважение Кунца к Ларсену. Он зажег табак в трубке и приготовился слушать молча, заранее не веря. Ларсен приблизился, его голова оказалась у плеча Кунца и стала медленно подниматься. Кунц увидел его лицо — энергичное, твердое — и насторожился, заметив блеск глаз и старчески жестокую складку рта.
— Покупателей сюда, — сказал Ларсен. — Надо вызвать сейчас же этих русских и сказать им, что мы хотим продавать. Надо дать им понять, что много спорить о цене не будем. Главное, чтобы приехали поскорее, в любое время. Поняли? Я сам буду с ними разговаривать.
— Вызвать их я могу. Но вряд ли они приедут сегодня. Может быть, завтра утром…
— Зовите. И я прошу вас при этом присутствовать. Будем продавать. Но не больше, чем потребуется, чтобы были деньги на поездку в Санта-Марию и на поиски этого сукина сына. И еще — чтобы взять адвокатов для Петруса. Не знаю, просить ли вас, чтобы вы меня сопровождали, — все же необходимо, чтобы кто-то остался на верфи.
Кунц отрицательно качнул головой: на душе у него был покой, ни боги, ни люди его не интересовали, его примирял с жизнью проектируемый им бурильный молоток.
— Но если вы найдете Гальвеса, чего вы этим добьетесь? — попытался он выведать. — Вы его оскорбите, поколотите, убьете, а Петрус останется в тюрьме, и сюда пришлют кого-нибудь, чтобы нас выгнать.
— Об этом я мог думать раньше. Но с того момента, как пришло это письмо, даже как оно было написано, все переменилось. Всему конец или же наступает конец; единственное, что в нашей власти, — выбрать, каков будет этот конец.
— Как вам угодно, — ответил Кунц. — Сейчас вызову русских.
Итак, в тот же вечер, отправив на виллу Петруса записку с посыльным из «Бельграно», поглядевшись у себя в комнате в неверное зеркало — сперва как на незнакомого, потом как на чужое уже лицо умершего друга и наконец просто как на некое забавное подобие человека, — Ларсен с надменным и учтивым видом направлялся между двумя покупателями ко входу в ангар, освещенный издали фарами грузовика. Кунц шел впереди с двумя фонарями; повесив их внутри, он отступил к двери и больше не вмешивался.
Сидя на ящике, засунув руки в карманы пальто, Ларсен делал вид, будто заключает торговую сделку: он был немногословен, разъярен и полон решимости о цене не спорить. Покупатели бродили по ангару, порой то один, то другой поднимал фонарь, чтобы обследовать какой-нибудь угол, где царили тьма и холод. Они возвращались, волоча какой-нибудь предмет, и подтаскивали его в полосу света от фонаря, висевшего над головой Ларсена. Потом отходили на шаг и принимались скороговоркой, дуэтом выражать раскаяние в своем выборе. Ларсен с яростью поддакивал:
— Да-да, друзья. Вещь вся сгнила, проржавела, не действует. Взять за нее хоть песо — значит обобрать вас. Сколько предлагаете?
Он выслушивал цену, кивком соглашался и произносил ругательство: одно словечко, но во множественном числе. Когда проданного набралось на тысячу песо — сумму, которая, по его расчетам, ему требовалась, — Ларсен встал и предложил покупателям сигареты.
— Весьма сожалею, но на этом конец. Давайте деньги и погружайте. Квитанций не будет, и чеков фирма не принимает.
Кунц вошел забрать фонари и зашагал по пустырю, держа в каждой руке белый светящийся круг, немного наклонясь вперед, так как поднялся южный ветер. Дрожа от бешенства, Ларсен стоял у борта грузовика, мотор которого уже заводили, и видел, что Кунц погасил фонари у входа в домик.
Читать дальше