Константин Кропоткин - Призвание - маленькое приключение Майки

В его словах было что-то неправильное, но девочка не могла сказать что.

Майке было душно рядом с ним, чего рядом с другими стариками и старухами она не испытывала. Вот та же бабка! Стара по названию, но от нее наоборот разные просторы открывались. У Майки порой голова кружилась, когда та рассказывала новые вещи, которые почему-то обязательно надо было знать.

Сейчас был другой случай. Старик наступал на ребенка, топотал клюкой и, казалось, сделай Майка хоть один-единственный шаг ему навстречу, как он схватит ее за руку и навсегда утащит на свое бурое, тухлое дно.

— Если хотите, я провожу вас до гардероба и помогу одеться, — предложила Майка.

Четвероклассница пыталась хорохориться, но голос ее все равно звучал виновато. Неприятно было отказывать пожилому человеку. Он же не виноват, что уже давно не веселый божий одуванчик, а целый Обдуван — настырный, злой и облетевший.

Так Майка его и назвала. Обдуван Божий.

— Не пойдешь? — старик тяжко смотрел на ребенка.

— Не могу.

Она хотела объяснить подробней, почему не может, но лишь испуганно отшатнулась.

Майке показалось, что перед ее глазами жахнула огненная вспышка: так на торфяных болотах иногда взрывается газ.

— Пожалеешь, — пообещал старик и на удивление резво засеменил прочь.

Майка терзалась. У коридора имелось всего два направления: или туда, или сюда. Идти по следам Обдувана она не хотела, а другая сторона коридора заканчивалась глухой стеной.

— Оп-ля! — воскликнул Никифор, снова слепляясь буквально из ничего. — Кого ждем, корявка? Автобус? Троллейбус? Такси?

— Трамвай, — буркнула Майка.

— Так поехали, — он взмахнул рукой.

Майка очутилась на задней площадке старомодного трамвайчика с поручнями из желтого металла и пухлыми сиденьями из темно-красной кожи. Откуда-то девочка знала, что трамвай носит ласковое имя «Нюшик».

Он двигался без рельсов внизу, без проводов наверху и даже без водителя в кабинке. «Нюшик» ехал так, как иные жили. Вперед, сам собой, без затей и поражений. Может, и не лучшая участь, зато уж точно не худшая.

— Нравится? — спросил Никифор.

Он ждал похвалы.

В другой раз Майка ответила бы безоговорочным согласием. Но после встречи с Обдуваном настроение ее заметно поувяло. Она неопределенно кивнула.

— Чего скуксилась?

— Так, просто, — Майке хотелось поделиться, но она боялась расплакаться.

Ясных причин для слез не было и от того Майке делалось еще горше.

— Зря, — сказал чудак-директор, — цени момент. Не каждый день желания сбываются по одному лишь зову.

— Так, я ценю…

За трамвайным окном плыла осень. Она была необычайно правдоподобной: редко из трамвая можно увидеть столь исчерпывающую картину стылого ноябрьского утра — здесь было и низкое свинцовое небо, и голые деревья, и облачка птиц над ними, и тусклый ковер из жухлых листьев, ждущих снега, как избавления…

Тоска.

«Нюшик» двигался бесшумно, словно парусник по морским волнам. Девочке показалось даже, что она слышит крики чаек.

Это был ненастоящий трамвайчик. И мир за окном тоже был придуманный.

Девочка опять спала с открытыми глазами.

— Все неправда. Вы меня разыгрываете, — сказала Майка, глядя на удручающий пейзаж, неспешно проплывающий мимо.

— Разве плохо? — спросил Никифор. — Зачем грустить, если можно радоваться? Зачем плакать, если можно смеяться? — и договорил уже шепотом. — Пчелы счастья слетаются на мед, а не на уксус.

Майка лишь покачала головой. Какие пчелы осенью… Да еще такой поздней, что пора бы в спячку… Нет, осень, пусть даже выдуманная, не вызывала у Майки радости. Она была весенней девочкой и всем месяцам предпочитала свой собственный — суматошный, яркий и свежий май.

— Так у вас все просто, — сказала она.

— Поверь, корявка, все просто в жизни, если умеешь с ней обращаться.

— А вы умеете?

— Пытаюсь. Стремлюсь и тебе советую. Посмотри, какое чудо вокруг: море плещется, чайки летают, белоснежные яхты идут своим чередом…

Майка посмотрела в окно, но там все было прежним. И деревья, и листва, и небо, и птицы. Ну, может, чуть более стылым…

— А у меня осень…

Никифор и Майка грезили одновременно, но видели его каждый по-своему.

— Ах-да, мы же в трамвае, — спохватился провожатый. — Прости, забылся!

Но было поздно: тусклая осень перед глазами девочки потекла, будто рисунок на стекле смывал дождь. Столкнувшись, иллюзии взрослого и ребенка опали. Они вновь оказались в пустынном коридоре.