Джойс Мэйнард - Шесть дней любви

Поднимаясь по лестнице, я думал, что все мои ровесники сейчас на пикниках — играют с летающими тарелками, крошат картошку в салат, плещутся в бассейне. Одно дело забежать сюда за лимонадом и парой детективов Агаты Кристи, но лишь полный придурок ищет материалы об острове Принца Эдуарда в последние выходные перед школой.

Впрочем, в библиотеке оказалась еще одна идиотка. Я увидел ее в читальном зале, куда принес энциклопедию, чтобы переписать данные в блокнот. Да, в ту пору информацию мы добывали в книгах. Она сидела на одном из стульев с кожаной обивкой, на которых я сам люблю располагаться, когда здесь работаю. Девчонка замерла в позе лотоса, словно медитировала, но с книгой перед глазами. Она была в очках, с косой и в шортах, которые выставляли напоказ ее ноги, но еще больше — ее худобу.

Вроде бы моя ровесница, но раньше видеть ее не доводилось. Обычно я стесняюсь и разговор не завязываю, однако встреча с Фрэнком не прошла даром. Он из окна больницы выпрыгнул и вообще столько безумных вещей натворил. Чем я хуже? С такими мыслями я и спросил девчонку, где она учится.

— Я недавно сюда переехала, — ответила она. — На этот год меня отправили к папе. Официальная причина — расстройство питания, типа смена обстановки пойдет мне на пользу. Хотя, я думаю, мама просто спихнула меня отцу, чтобы с бойфрендом своим развлекаться.

— Понимаю тебя, — отозвался я.

Дико говорить с кем-то о том, что творят Фрэнк с мамой, но незнакомка вызывала доверие. Еще она была новенькая и симпатичная. Не из красавиц, но чувствовалось, что в отличие от большинства девчонок ее интересуют не только шмотки и мальчики.

Я спросил, что она читает.

— Хочу разобраться в своих правах, — ответила она. — И в детской психологии.

Она изучала виды подростковых психических травм, чтобы подать в суд на родителей, которые ей наносят эти самые травмы.

Ее звали Элеонор. Вообще-то, она из Чикаго и до недавнего времени приезжала сюда лишь на каникулы. Она восьмиклассница и поступила в шикарную частную школу, где основной упор делают на театральное искусство, на спорт плюют с высокой вышки и можно одеваться как угодно, хоть кольцо в нос вставлять, учителя не пристанут. Но в последний момент супершкола накрылась. Идиоты-родители сказали, что у них нет денег, — и привет, средняя школа Холтон-Миллс.

— Я в седьмой класс пойду. Меня зовут Генри, — представился я.

Набрав книг о приморских провинциях, я положил их на пол, у стула, что стоял напротив Элеонор.

— Доклад пишешь? — спросила она.

— Типа того. Это для мамы. Хочет выяснить, стоит ли переезжать в Канаду.

Врать ей почему-то не хотелось.

— Для мамы и ее бойфренда, — добавил я, пробуя новое слово, точнее, новое применительно к моей маме.

Фрэнка я не выдал. Если у твоей мамы есть бойфренд, это еще не значит, что он беглый заключенный.

— Ну и как ты? — поинтересовалась Элеонор. — Каково друзей бросать? Именно это сделала я, перебравшись сюда. Меня заставили, и, если честно, я причисляю это к жестокому обращению с детьми. Не потому, что я ребенок, а с юридической точки зрения, не говоря уже о психологическом эффекте. Любой специалист подтвердит, что в период полового созревания не рекомендуется насильно помещать человека в чужеродную среду. Особенно — только не обижайся, ладно? — если человек привык к жизни в шумном городе с джаз-клубами и художественным институтом и вдруг попадает туда, где, кроме боулинга и бросания подков, развлечься нечем. Друзья не поверят, когда я расскажу об этом городе. Возможно, у тебя все немного иначе, но общая картина такова.

Принципиальную разницу между нами объяснять не хотелось — мне отъезд боли причинить не мог, потому что друзей у меня не было, а в приятелях лишь пара школьных изгоев. В столовке вместе сидели в зоне для лузеров, у черта на рогах, где нормальный человек не сядет.

— Проблема не в отъезде, — проговорил я. — Меня не берут. Видать, у матерей новая мода, потому что моя тоже мечтает от меня избавиться. Они с бойфрендом решили оставить меня у моего отца, его нынешней жены, ее сына, моего ровесника и любимчика папы, и новорожденной, которая плюет на меня всякий раз, когда ее мне подсовывают. Не думал, что мама на такое способна.

— Дело в сексе, — заявила Элеонор. — От него мозги набекрень, люди не могут нормально мыслить.

Я едва не возразил, что мамины мысли и до секса с Фрэнком нормальными не казались. В то же время было интересно: Элеонор знает о последствиях секса из собственного опыта или из книг? Хотя вряд ли она уже занималась сексом, но то, что знает о нем куда больше моего, совершенно очевидно. Если у нее есть опыт, то мне очень не хотелось признаваться в его отсутствии. Если не считать опытом то, что я вытворяю ночью. Впрочем, теория Элеонор подтверждалась: от ночных забав мозги у меня, правда, набекрень. О сексе я размышлял постоянно с перерывами на мысли о маме и Фрэнке, хотя в них секс тоже фигурировал.